Что-то сильное поднималось в моей груди в ответ на сияние глаз Жемчужины. Давление вызывало боль, это был будто трепет от поездки вверх ногами на американских горках. Загадочная глубина ее глаз звала меня, обещала скрытый сокровища. Я шагнула вперед.
— Кои! — Кен потянул меня за руку. Я пыталась вырваться, чтобы быть ближе к тем красивым глазам. — Что с тобой и древними? — он прижал ладонь к моему лицу, разрывая контакт взглядов.
— Что? — я отодвинула его мизинец, чтобы он убрал руку.
— Не смотри ей в глаза, — Кен опустил руку.
Кваскви замахал руками, вопя:
— Давай, змееголовая громадина. Сюда! Тебе не нужна та девчонка — одни жилы да кости. Я очень мясистый, — он побежал к реке. Черная жемчужина покачивалась, словно не хотела бросать наше состязание взглядами. А потом ее веки затрепетали, словно она засыпала. Ее шея опустилась, и нос повернулся к Кваскви.
— Сколько ты забрала, съев ее сон? — Кен нахмурился.
Без чар Жемчужины я дрожала, иглы кололи мои конечности, словно они пробуждались после сна. Я фыркнула.
— Будто я знаю. Папа еще не проходил со мной измерение снов чашками.
— В этой части Аисаки мелко. Раньше тут была плотина для рыбной ловли. Нужно приманить Жемчужину к реке и выпустить, но нельзя допустить, чтобы она утонула.
— Выпустить в реке?
— Река — ее стихия. Если она и может где-то прийти в себя… — Кен замолчал, отметив, что Черная Жемчужина угомонилась. Ее голова опустилась на землю, веки закрылись.
Кваскви перестал махать и упер руки в бока.
— Она выдохлась.
Юкико подплыла к Кваскви, глядя пристально на меня, а потом на голову Черной Жемчужины.
Я вспомнила ее мягкую чешую, запах плесени, роскошную глубину глаз. Ее песнь была такой печальной. Она не могла сдаться сейчас. Мысль о Черной Жемчужине, запертой в той пещере, вызывала боль в груди. Я осторожно прошла к ее носу с усами, где он приминал одуванчики и густую траву. Кен вдохнул сквозь зубы.
— Осторожнее.
— Ненужное предупреждение, — я закатала рукав ветровки. Я недавно ела ее сон, так что, возможно, могла ее коснуться, не попавшись в ее сон. Другого выбора не было. Я должна была попробовать. Я опустила ладонь на кончик носа драконши. Фильмы и европейские сказки научили меня, что драконы источали жар, но мерцающая чешуя Черной Жемчужины с лиловым и алым отливом на носу, была холодной. А за этой мыслью пришла дрожь китовой песни.
— Просыпайся, — тихо сказала я, тыкая напряженными пальцами в пустоты под ее наростами возле ушей. — Иди к реке, — песнь зазвучала сильнее в пальцах, проникала дрожью в легкие и живот. Поток звука вызывал рябь. Я прижала ладони к чешуе под правым глазом Жемчужины и глубоко вдохнула. — Пора домой.
Мир стал кружиться, но как только деревья, река и драконша стали размываться из-за красок сна, страх пронзил меня, и я отдернула руки и скрестила их на груди. Еще нет. Мы не были готовы к полной церемонии. Я только подталкивала ее.
Черная Жемчужина открыла глаз, ноздри раздувались, дыхание было затхлым. Или это был запах реки. Всего миг, позволивший забрести этой мысли, и я уже склонялась к красивой синеве. Напряглась, словно смотрела не сквозь воздух, а сквозь масло. Я отвернулась. Юкико хмурилась. Не была рада. Что я должна была сделать? Позволить ей притянуть меня?
Это Улликеми сделал с Хайком, и Громовая птица пыталась сделать это со мной в Портлэнде. Сначала соблазнение, обещание прекрасной связи, а потом — управление. Я помнила сияющие зеленые глаза Хайка, хрип его голоса, когда его захватывал Улликеми.
Параноидальная Кои сказала: «А чем это отличается от пожирания сокровенных снов Жемчужины?».
— Коснись ее снова, — Кен шагнул ближе.
— Я утону, если она бросится в реку со мной.
— Я это не допущу.
Кваскви нетерпеливо фыркнул.
— Опять за старое. Ребятки, мы можем пропустить часть, где кицунэ снова пытается добиться твоего доверия, несмотря на тайные причины, по которым он привез тебя в Японию?
Я направила на него палец.
— Ты не помогаешь.
Кваскви пожал плечами.
— Дело не во мне, Кои. И не в Кене. Выбирай. Участвуешь или нет.
Он был прав. Пострадавшая часть меня держалась за эти сомнения, потому что я хотела обрушиться на Кена. Он должен был ощущать ту же настороженность, что я и в Японии, далеко от зоны комфорта. Я словно ходила по луне. Но Кваскви был прав. Дело было не во мне, доверяющей не тому. Дело было в Черной Жемчужине и в том, смогу ли я жить с собой, если из-за моего страха мы не справимся. Я должна была погрузиться глубже в ее сны как баку.