Мир перевернулся, краски и ощущения стерлись, разбились. Желудок сдавило. Я словно была на карусели на ракетном топливе. Осколки красок пропали, стало видно серый неприметный пейзаж. Темно-синие тени падали длинными силуэтами, словно контуры на песке в национальном парке Брайс Каньона. Я упала на колени, меня стошнило, я кривилась, ожидая боль от перелома в руке, но лекарства у Мидори были хорошими. Я ощущала отдаленно покалывание и движение кусочков кости в руке, но меня снова стошнило, и это уже не было важно. Лужа рвоты, грозящая промочить мои колени, была темно-синей.
Холодная ладонь убрала волосы с моего лица. Папа. Но мужчина рядом со мной был не отцом и шефом суши, которого я знала всю жизнь. Это был молодой офицер из снов-воспоминаний Черной Жемчужины. У него были короткие темные волосы без седины, плечи выпирали под тканью. Вместо военной формы папа был в летней юката в традиционных синих узорах и в высоких деревянных гэта.
— Вставай, мы опаздываем.
— Опаздываем? — повторила я, вытирая рот с неприятным привкусом рукавом своей юката. Желудок тут же утих. Я встала и поняла, что была не в своем теле, как подумала сначала, а в какой-то девушке с длинными черными волосами, ниспадающими сияющей гладью мне до колен. Маленькие ножки и тонкие ладони с грязными неровными ногтями ждали мой взгляд внизу.
— Черная Жемчужина близко.
— Что? Где?
Папа потянул меня за рукав вперед. Я споткнулась из-за незнакомой формы гэта. Папа недовольно щелкнул языком.
— Мы все пропустим!
— Что пропустим? — но он бежал, направлялся к синей формации в сотне футах впереди. Это было странно, отличалось от всех снов, которые я видела раньше. Пейзаж выглядел как зеленый экран на съемках, пока на него еще не добавили чудесные фоны и монстров, которых будет видеть только зритель. Эта юная версия папы огибала синие тени и кивала пустым местам, словно приветствовала людей. Я следовала как можно быстрее, стук гэта казался пустым.
— Папа, постой!
Папа остановился и улыбнулся, хмурясь в смятении.
— Сестренка, что у тебя за игры?
Сестра? Мой рот открылся и закрылся без звука.
«У папы была сестра? Почему он о ней не рассказывал? Марлин накричала бы».
Я догнала его.
— Куда мы идем?
— Поворот реки ниже от Тонг Цзянь. Ты потеряла разум, пока расчесывала волосы? Мама рассказывала утром про Черную Жемчужину. Как маньчжурцы смотрят, как она каждый год поет своему божеству. Я хотел увидеть кесикэ, которые приходят подпеть.
Я смотрела на папу. Воспоминания его сестры не были моими. И я только понимала, что он говорил, что его семья жила тут, в Северном Китае, хотя японцы звали его Маньчжурией. Папа там жил? Перед тем, как пошел в армию?
Папу злил мой пустой взгляд. Он схватил меня за запястье.
— Идем!
Серые и синие силуэты вдруг замерцали. На их месте появился поворот реки, обрамленной высокой травой. Я моргнула. Дальше по течению медленно плыл большой черный силуэт, едва заметный под водой. Черная Жемчужина.
Я потерла глаз здоровой рукой, и серый пейзаж оказался поверх реки как призрак. Что происходило? Это место папа мог наполнить любыми воспоминаниями и снами, даже рекой Черной Жемчужины?
— Шиэ-чан, не испорть это. Я больше не буду брать тебя в дела Иных.
— Я не… — но папа снова тянул меня, шел вдоль берега реки среди высокой травы. Что-то кашлянуло в траве. Я замерла. Леопард поднял голову в тридцати футах от нас и посмотрел на меня немигающими желтыми глазами. Мои руки покалывало. Я ощущала страх, но хищник был и красивым. Этого кесикэ папа хотел увидеть.
Я решила, что была бы счастливее, глядя на него издалека. Он снова кашлянул, встряхнулся и пошел к воде.
Папа замедлился у берега, покачивался под музыку, которой я не слышала, а Черная Жемчужина была все ближе.
— Да, вот так, — сказал папа. Он коснулся пальцами мутной воды. — Отдыхай. В своем любимом месте. Идем.
Что-то было не так. Деревья за папой странно мерцали. Они стали через миг холмом с крестом. Могилой Христа.
— Ты скрываешь холм этим воспоминанием. Ты обманываешь Жемчужину фальшивым сном. Ты заманиваешь ее в пещеру.
— Шиэ-чан, тише, — Черная Жемчужина уже была близко. Шестеро леопардов стояли по краям реки, хор тихого кашля смешивался с низким урчанием. Голова Черной Жемчужины появилась над поверхностью реки, и вода лилась с наростов под ее прекрасными изумрудно-аквамариновыми глазами.
И песнь-молитва Черной Жемчужины задрожала в моих ногах, поднялась к животу и устроилась под ребрами.
— О, я не понимала, — выдохнула я. Слезы лились из моих глаз. Папа меня не затыкал. Он держал меня за руку, сжимая до боли, вызывая движение костей.