«Вот так».
Сон баристы всплыл, робко расправил крылья в миг спокойствия. Тьма слепоты смягчилась, потеплела — хлопковое одеяло вместо душащего страха. Кожа дрожала, словно ожидала удара, воздух, запахи и живые существа ощущались сильнее, так было из-за отсутствия зрения с рождения.
Я была слепой, но уверенной в пространстве, меня устраивали границы моей плоти. Жареные зерна арабики, сахар и резина в пространстве были как благословение ангела. Я реагировала на любимый запах как собака Павлова, сглотнула слюну, моя спина расслабилась. Бушующая сила Черной Жемчужины смягчилась до тихого рева.
Мои легкие наполнились, я сжала в ладонях большую чашку. Просто. Приятно. Как дома.
«Да, это мой центр. Человек».
«Запах жженой коры тебе нравится?» — голос был удивительно тонким.
«Кто?».
«Ты уже несколько раз ела мои сны, баку. У тебя есть мое имя».
«Мудури Нитчуйхе», — Черная Жемчужина.
«Такая как ты, дитя предателя, не достойна знать мое имя. Но Абка Хехе не всегда выбирает для нас прямую долину или чистую воду. Ты не только баку. Ты… больше».
Марлин гордилась бы тем, как я сдержалась и не закатила глаза. Но Черная Жемчужина заслужила от меня, от всех нас куда больше.
«Я освобожу тебя из плена».
«Совет отпускает меня?».
«Не они. Восьмерное зеркало. Хафу, которые борются за тебя».
Протяжный и свистящий вздох. Я сжала кружку, но в руках уже не было керамики, там был влажный нос Черной Жемчужины. Сон Черной Жемчужины, Иной, проникал в сон Эношимы как ленивые завитки чернил в пролитой воде. Сработает, если сон Эношимы не будет чистым?
«Жестоко пытать меня ложной надеждой».
«Я не пытаюсь тебя обмануть».
«А Кавано-сама? Восьмерное зеркало не выстоит против него. Он уже тебя остановил до этого».
Первая попытка освободить Черную Жемчужину, казалось, была несколько недель назад, но, может, прошел всего час в реальности. Я помнила странную тень в реке, ладони Кавано, похожие на лапы лягушки. Каппа. Речной монстр.
Мы ошиблись, выпуская Жемчужину на территории Кавано. Во сне Эношимы не было реки. Я поежилась, желая, чтобы запах кофе перекрыл затхлый запах реки.
«Он не остановит нас в этот раз».
«Может, уже поздно меня выпускать. Я устала. Я угасаю».
«Дай попробовать еще раз. Ты же хочешь домой? Петь с кесикэ и Абка Хехе?».
Протяжный свистящий вздох задел мое лицо запахом плесени. Сон Эношимы таял. Я поспешила сосредоточиться на жареных зернах и теплой тьме.
«Ты выпустишь мой дух, баку? Освободишь с этого жестокого острова?».
«Я хочу попробовать. Должна».
«Давай».
Звук журчащей реки, плеск, и я снова ощутила пасть Черной Жемчужины вокруг своей головы. Но в этот раз я держалась за запах кофе, за свой сильный огонь Кои. Я вдохнула и выдохнула вместе со страхом и болью в голове. Уверенность Эношимы в своем теле, уверенность, с которой он ориентировался во тьме, помогали мне стоять. Вот. Кавано не даст нам другой шанс.
«Гори. Сожги все».
С криком я толкнула остатки ледяной силы Юкико вокруг толстых колец Черной Жемчужины, будто молнию.
Каждая клетка моего тела пылала, все мышцы сжались, дрожали от танца силы, жизни и желаний.
Я изливала все это в теплое отсутствие света. Запах реки угас, его одолел огонь. Черная Жемчужина кричала, и боль покалывала мою челюсть, пронзала суставы.
«К моему центру, к моей сущности».
Я не знала, был ли это мой внутренний голос, или это пела Мудури Нитчуйхе. Не важно — все сгорало в огне: запах плесени, река, остатки льда Юкико, воспоминание папы о Шиэ-чан, а потом и журчание воды.
Агония боролась со свободой, огонь очищал все, превращая все в пепел, и тьма становилась менее густой. Сколько я смогу это терпеть? Сколько уже терпела? Вечность? Секунду?
Песня Жемчужины стала громкой, рвалась на свободу. Тревога охватила мой живот. Я горела, а Черная Жемчужина все еще была в плену.
«Этого мало», — боль терзала меня, заглушая горение. И мышцы вдруг обмякли. Что-то тяжелое поднялось во тьме, а потом пошевелилось что-то небольшое.
«Начало или конец жизни. Это освободит Черную Жемчужину».
«Папа? Кен должен был отгонять тебя!».
«Ты не сможешь одна, Кои-чан».
«Не с тобой».
Папа убедил Кена, гада, позволить ему коснуться меня, хотя я ощущала только гул энергии, песнь и шипящее прикосновение ужаса в моих конечностях. Молния пронзила воздух, ослепительно-белая вспышка, опаляя мои привыкшие к тьме глаза силой Юкико. И стало видно застывшего папы, втиснувшегося в пасть Черной Жемчужины со мной, он сжимал обеими руками изогнутый клык.