И вновь лунный свет ослепил Изгнанника — он карабкался вверх на пронизывающем ветру. Рядом, но чуть выше, по скалам полз Секенре — но вот он оступился и соскользнул чуть ли не в объятия Изгнанника. Мужчина (хотя действительно ли он старше?) поймал мальчишку (а мальчишка ли он в самом деле?) — тот дрожал от холода и напряжения. Изгнанник обернул его тело своим плащом, и дальше двое пробирались меж валунов уже бок о бок — пока вновь не вышли к Каменному Народу. Те при виде их шевельнулись — медленно, величественно, едва заметно глазу.
Черные орлы парили кругами над их головами, перечеркивая крыльями Луну, отбрасывая на всю землю огромные тени.
Секенре сел от Изгнанника поодаль, сжавшись в лунном свете от хлесткого ветра, обхватив руками колени. Его ноги были грязны и изрезаны от восхождения. Изгнаннику он показался на вид очень хрупким — точно человечек, сваренный из прутиков нестареющего железа, которому суждено впереди еще очень долгое время.
Танцуя, Дочь Каменного Короля нагнулась к мальчишке и нежно провела ему по щеке. Поразительно — он заплакал. Она — нет.
И тогда, хорошенько все взвесив, припомнив все приемы риторики, которые он только знал, Изгнанник заговорил — нет, возопил сквозь вой ветра в расселинах, не слыша себя. Он кричал о коварстве Великого Короля, о его жестокости и многих преступлениях — чудовищных, зверских, — о святотатстве, о покушении на богов, людей и на саму природу. Говорил он страстно — чувств своих он еще никогда не осмеливался открыть, еще с тех пор, когда сам был юн, наивен и невинен. Но теперь в голосе его звучала дерзость и вызов: Смотрите, вот я, кто стремится к прекрасному и зачастую достигает его, несмотря на это, должен мириться такими вещами, осознавая их опасность. Не довольно ли этого, чтобы и сами камни заплакали? Неужели я не заслуживаю лучшего?
Говорил он, конечно, совсем не это, но это то, что он говорил на самом деле, и даже он сам это знал.
И последнее, о чем он успел подумать, — старая шутка придворных: Будь искренен, хочешь ты этого или же нет.
И тьма была, как удар дубинки по голове.
В комнате таверны тень Дочери Каменного Короля трепетала на стенах и потолке, словно темная ночная бабочка.
Вновь вошел трактирщик, громыхая кружками на подносе.
— Господин?..
— Мне требуется еще немного времени.
— Быть может, вы пожелаете остаться на ночь? В такую погоду, с такой яркой луной, было бы лучше…
Изгнанник нетерпеливо пристукнул запечатанным пергаментом по краю стола. Трактирщик вышел.
Здесь же был и Секенре. На сей раз Изгнанник не заметил, как открылась дверь. Но всю комнату затопило холодным сырым ветром, смердевшим грязью и распадом.
Секенре воздел огонек в своей ладони.
Тень Дочери Каменного Короля трепетала где-то впереди на приземистых квадратных колоннах, что, казалось, подпирали собой весь мир. Из тьмы у них над головами сочилась слякоть и слизь. Где-то поблизости текла река, воняя смертью.
Мальчуган свободной рукой уцепился за руку Изгнанника — в другой ладони он держал огонек. Мальчишеская рука на ощупь была холодна и жестка — но не каменна. Они шагали по бесконечной черной грязи, пока жижа не заляпала их с ног до головы, и часто проваливались в топь по колено.
Они вошли в огромный промозглый зал, уставленный рядами обезображенных саркофагов, где сильные верхнего мира превращались лепечущих, пускающих слюни и вопящих идиотов и клоунов.
И узрели они Великого Короля Вагранеса — тот стоял, скрестив на груди руки, в своем саркофаге, и на лице его играла дерзновенная улыбка.
— Ну, Поэт, что скажешь? — надменно произнес Король.
Изгнанник взглянул на Короля, затем — на Секерне. На секунду задумался, хотя. По правде сказать, уже начал что-то понимать.
Из-за этой заминки вышло так, что именно мальчик, поднатужившись, одной рукой сдвинул тяжелую крышку, и саркофаг захлопнулся.
Великий Король завизжал от ярости и отчаянья.
Грохот крышки звучал окончательно — будто закрылась Дверь Вечности.
Среди залитых светом Луны горных пиков эхом ему отозвался гром.
— Короли — просто поденки, — промолвил Секенре. — Они на Каменный Народ впечатления не произведут.
— Поденки?