Софья поглядела на жемчужное сияние и рассыпавшиеся лепестки в ладони: вот и ее так же оторвали от родителей, от друзей и дома, от самого ее мира. И зачем? Лишь, чтобы она выгорела дотла и потухла, исчезая без следа? Что придумал жестокий чародей? Пленница остановилась в оцепенении посреди плато, когда вновь раздался ясный голос мучителя, но уже с нотками легкого сочувствия:
– Лиитэ София, я по-прежнему не до конца рассержен на вас. Мне больно смотреть на ваши мучения. Эту пытку может прекратить одно ваше слово.
– Нет! Никогда, – крикнула в темноту Софья. Упрямство пробивалось в ней колючими шипами. Может, стоило бы схитрить и остановиться, попытаться обмануть льора. Отправить хотя бы Риту домой, а самой… Нет, о таком исходе и думать не желала. Она готовилась, сколько хватит сил, блуждать по башне, а в итоге любым способом разбить саркофаг магического сна и вдвоем с сестрой уйти через портал. Справиться бы только с кованой дверью в потолке.
– Не это слово, – с разочарованием пояснил льор, усмехнувшись: – Это так по-людски. Какие-то неведомые идеалы и принципы приносят невообразимые страдания маложивущему зыбкому телу. И все во имя чего?
– Помимо тела, есть еще душа. И ее запятнать страшнее, потому что она вечна, – твердо ответила Софья, не намереваясь уступать. Они с льором точно испытывали друг друга на прочность.
– О, какие пошли разговоры, – продолжал насмехаться мужчина. – Никак вы умереть там собрались? А обо мне вы подумали? Я не желаю прослыть губителем юных дев.
– Зато вы подумали только о себе, – напомнила бесстрашно Софья. – Я выберусь, если такова воля судьбы. А не ваша воля!
Покоряться кому-то, идти на уступки против своей веры – не ее выбор, не ее способ достижения целей. Пусть она всегда и пряталась в тени чужих побед и силы, но, может, просто не ведала своей.
– Судьба… Жизнь и смерть. И почему это тревожит существ с разумом и волей во всех мирах? Все прочие рождаются и умирают без лишних раздумий. Но, спешу заметить, «воля судьбы» здесь представлена исключительно одной фигурой – мной. – Слова вновь подернулись оттенками угрозы.
– Значит, я умру. Смерть – это не конец, – продолжила Софья, уже даже не стремясь задобрить или обмануть льора. Если он все-таки настолько разгневался, что собирался ее убить, то сопротивление не имело смысла.
Порой необходимо принять свою судьбу, только не унизиться, не отступиться, но бороться до конца. Софья вновь измерила плато нервными шагами, собирая в горсть последние цветы, чтобы увидеть то, что еще могло таиться во мраке. Ноги ее обволокла темнота и постепенно она сомкнулась и над растаявшими цветами. Теперь инфернально зеленым мерцали лишь гнилушки.
Софья вновь очутилась в кромешной темноте, стоя лицом к стене, не решаясь двигаться, когда узнала, что вокруг пропасти. Она вновь села возле скалы, точно и правда намеревалась умереть, замерзнуть, но не двинуться с места. Тело пробивало ознобом, но в разум пришел губительный покой, донося из памяти отдаленные тонкие мелодии бамбуковой флейты. Их прервал не менее тягучий и печальный голос, что прозвучал почти незнакомо, скорбно:
– Знаете, София, в Эйлисе тоже верят, что смерть – это не конец. В войне льоров полегло столько людей, что думать, будто они просто срослись с землей… невыносимо. Возможно, вы правы: Эйлис болен. Когда-то здесь были и птицы, и леса. Но потом все исчезло из-за нашей затяжной войны.
Чародей признавал ее правоту. И на миг даже сделалось жаль его, захотелось разделить эту вполне искреннюю боль. Софья умела быть милосердной и никогда не отворачивалась, если кто-то просил о помощи. Хотя такое случалось редко, друзья всегда знали, что если что-то стряслось, то их Соня всегда поймет и выслушает. Но при мысли о том, как она попала в этот неприветливый мир, в ней зажглось нечто злое, она отринула всякую возможность понять врага и отчеканила с аристократической холодностью:
– И кто же виноват в этом, как не вы? Теперь вы намерены рассказывать трагические истории своего мира? В моих глазах вы не становитесь лучше.
– Тогда сгнивай в этом лабиринте, если ты настолько глуха, что не отличаешь ложь от правды! – прорычал в ответ льор, да столь яростно, что стены задрожали.
Софья не нашла, что ответить, только порадовалась, что голос больше не будет ее доставать. Если уж льор решил сгноить ее в темном колодце, то от нее и правда мало что зависело. Но что, если он играл с ней? Если так, то где-то должен был обретаться выход.
Неизвестно, сколько времени она простояла на камнях, но у нее совершенно замерзли ноги. Еще Софью вновь клонило в сон, не магический, а от холода. Тот самый, смертельный, губительный для всего живого, ломающий волю. Но именно где-то на грани реальности и видений она вспомнила ощущение падения и полета во время экскурсии по башне. Ей тогда почудилось, точно они с льором прыгнули с пола на потолок, а потом все перевернулось.