— А кто его знает? Резкое изменение климата, громадная вспышка на Солнце, метеорит. Есть много способов уничтожить жизнь, и лишь парочка-троечка её породить. Учти, я не был здесь тысячу лет, а это тебе — не за хлебом в магазин выйти. Хотя иногда выйдешь, а возвращаться приходиться в пустую квартиру. Только записка на инфопортале: «Прости, я устала быть на втором месте».
Сколько бы Вайлех не рассказывал, командир «Элоизы» слабо представлял себе образ жизни землян. Они казались капитану такими же странными и непонятными, как ящерицы или червяки: совершенно иной вид. Фредрик не мог оценить их мысли и поступки, а те, о которых он узнавал, лишь пугали, но ничего не проясняли.
Третий этаж выглядел не таким разорённым. Мебели тут стояло на порядок больше. Шкафы, несколько диванчиков и нечто, напоминающее библиотечную картотеку: полая колонна от пола до потолка с кучей ящичков-отделений. Космоплаватель попытался открыть одно из них, но только отодрал переднюю панель. Внутри обнаружились какие-то непонятные куски пластика, уложенные в несколько рядов. Остальные отделения Лайтнед трогать не стал.
Лестница упёрлась в металлическую дверь. Пришлось поднатужиться, чтобы её открыть. С отвратительным скрипом та всё-таки поддалась, выпуская капитана на крышу. Глаза резануло от яркого света, в лицо ударил порыв ветра, заставив отвернуть лицо. Цеппелин приземлился в равнинной местности, и ничего не мешало смотреть на вёрсты вперёд. А вид отсюда открывался поразительный: прожилки рощ на малахитовой глади степей, холмы, словно дорогие шкатулки из самоцветов. Как не старался Лайтнед, так и не смог разглядеть саму «Элоизу», зато с другой стороны обнаружилась река. Золотистой цепочкой на зелёном бархате платья она блестела в лучах взошедшего солнца.
Лишь несколько уродливых пятен портило эту красоту. Фредрик подошёл ближе к краю крыши, пытаясь их рассмотреть. Потом вспомнил об увеличительной трубе. Её приближения хватило, чтобы понять — в десятке вёрст от станции когда-то находилось поселение. Большая часть домов превратилась в руины, но несколько из них выглядели вполне целыми. Они чем-то напоминали станцию — такие же нелепые нагромождения со сложной архитектурой, всюду прямые углы и резкие линии.
Эх, прав землянин! Умей Фредрик управляться с воздухолётом, он бы слетал туда на разведку вместо того, чтобы без всякой пользы торчать на крыше. Но возникшее желание узнать что-то новое о своих предках почти тут же затухло. Капитан задрал голову к редким облакам и увидел яркие вспышки. То свет играл на поверхности китов, кружащихся в своём бесконечном хороводе. Лайтнед развернулся к ним спиной. Теперь, зная их суть, разгадав тайну, он уже больше не интересовался этими громадными произведениями инженерного искусства. А идея поймать одного из них, вовсе, представлялась ему идиотской.
Он не готовил речь. Не вспоминал прошлое. Просто стоял и смотрел на шумящий вдалеке лес, на то, как небо меняет ежеминутно свои оттенки, на то, как золотая цепь превращается в серебряную, а потом вовсе — темнеет до серо-стального. Лайтнед не видел рассвет почти два года, но не ожидал, что соскучится по столь обыденному, в сущности, зрелищу, и искренне им наслаждался.
Когда командир цеппелина спустился вниз, правый глаз местной Птицы уже щурился веками туч слева от станции. Вайлех поджидал его на том же месте. Голограмма исчезла, но отображатель продолжал испускать всё тот же мертвенно-голубой свет.
— Ну? — не зная, что конкретно надо спрашивать, ограничился выразительным движением головы Фредрик.
— Ничего не могу сделать, — признался землянин. — Йовилль утонул, не успев передать резервную копию на АСХИ. Нашёлся только младенческий оттиск, но это бесполезно, из него ничего не слепишь. Даже если запустить моделирование нейроэволюции, без реальных воспоминаний мы получим только пустую сеть, как у клона. М-да…
— Такое впечатление, что ты расстроен, — сыронизировал Лайтнед.
— Да, я расстроен! — неожиданно отреагировал Вайлех. — Сколько раз повторять: если для тебя Эритель был братом, я считал его своим внуком. Его мамаша хотела спалить меня в собственном доме, но когда я нашёл мальчика, то забыл о ревущем пламени, забыл о её чёрной злобе и неблагодарности. Я хотел только одного: лучшей доли для этого ребёнка. Мы колесили с ним по миру всего пять лет, но я так и не смог до конца проститься с твоим братом. Пришлось поменять личину, чтобы стать к нему ближе, видеть, как он растёт. И ты снова на меня так смотришь! О, Господи, я когда-нибудь заслужу твоё доверие?