Отдал мне Вайлех тулуп свой, в котором я до дома и добралась, да как была — упала на лежанку, забывшись ненадёжным сном. И по сию минуту не смогла забыть тот сон. Передо мной тьма простиралась неведанная, словно чешуя рыбья перламутром поблёскивая. И во тьме той странного вида корабль плыл, да таких кораблей ни один человек прежде не видывал. Вместо парусов — громадная бочка приделана, вместо вёсел — пасти, пламя изрыгающие. Никакая буря тот корабль потопить была не способна, никакой штиль ему был не страшен.
Словно тень бестелесная, прошмыгнула я на диковинное судно, и стала бродить по нему. Будто в улей осиный попала. Люди туда-сюда бегают, все в одеждах богатых, серебром расшитых. Но куда бы я ни шла, нигде не могла остановиться, звал меня голос один-единственный. Голос, что возлюбленному моему принадлежал:
«…я молю тебя».
— Не умоляй, милый. Долг свой сполна отплатил ты.
«…я хочу у тебя спросить».
— Не спрашивай. Ответ тебе и самому известен.
«…я сбился с курса».
— Не сбился. Все дороги, которыми бы ты не пошёл, все ко мне ведут.
«…я скучаю по тебе».
— Я с тобою, дорогой. В каждом дуновении холодного ветра, в каждом скрипе и каждом шорохе древесном. И никогда тебя не оставлю.
— Я найду тебя. Я иду к тебе. Я вернусь к тебе.
«…никогда»
Он сидел спиной ко мне, склонив свою голову. Лента тонкая пряди его светлые собрала, да не все. Другие лицо усталое прикрыли, пологом рваным занавесили. Протянула я к нему руку свою с зажатым в ней колокольчиком, и звон его разлился по тесной комнатке, затопил её водою солёной, да со слезами во тьму бесконечную вылился. Обернулся ко мне Османт, и от тоски его мне самой так грустно сделалось, что не выдержала я взгляда этого. Метнулась прочь из клетки-каюты, прочь с корабля.
Да так от крика своего и очнулась.
С тех пор ни разу не являлся мне мой княжич. Ни живой, ни мёртвый, ни во сне, ни наяву. Много раз я приходила на пристань. Много раз кончалась зима, и весна приходила. Но до сих пор мнится мне: он идёт ко мне.