Еще помню, что у бабушки моей был когда-то ухажер Григорий Сыроусов, его, наверное, тоже не помнит никто.
Еще помню, что на доме напротив одно время было написано „Осторожно“. Вот где-то я не послушался.
Еще помню, что у соседа была собака Коля рыжая, его потом увели куда-то».
Смирнов прочитал это и был жестоко разочарован. Ему было обидно даже не то, что собирались его расстрелять, а то, что из всей его затеи получилось вот такое. Он, видно, искал где-то не там.
И он крупно, каллиграфическим своим почерком, вывел:
«НЕИНТЕРЕСНО».
Хотел подписаться, но понял, что это слово будет лучшим итогом жизни. Гораздо полней, чем «Верховный комиссар Кругловки, кавалер ордена святой Варвары с мечами, бывший министр обороны республиканского правительства, почетный реставратор Военно-исторического общества».
ШАНС
Драма в четырех сценах
СЦЕНА 1. Кабинет заведующего психиатрической клиникой в Портленде, штат Орегон.
ОТЕЦ ШЕРВУДА. Умоляю, доктор, скажите одно: есть ли шанс?
МИЛЛСТОУН, ВРАЧ. Безусловно есть. Я даже могу примерно сказать какой. Число внутренних личностей у вашего сына я оцениваю как семь, хотя возможно пробуждение новых, еще неизвестных нам сущностей. Первая вам хорошо знакома, это сам Шервуд, чистый, послушный мальчик, склонный к легкой меланхолии. Ему двадцать один год, он девственник, он увлекается Вагнером и живописью. Он любит Шейлу, прекрасно относится к вам и жалеет бездомных собак.
ОТЕЦ. Инвалиды! Он член общества по добровольному содействию…
МИЛЛСТОУН. Я в курсе, в курсе. Второй персонаж, к сожалению, тоже вам знаком. Это мексиканский беженец, двадцати шести лет, который оставил семью в городе Гуанахуато и подался на заработки. От тоски по жене он подстерег после работы официантку в кафе «Кубинские прелести» и схватил ее за кубинские прелести, но, на его несчастье, она оказалась бывшей баскетболисткой и обездвижила его, а потом вызвала полицию.
ОТЕЦ. Боже мой, никто из нас никогда не был в этом Говнохуато…
МИЛЛСТОУН. Я знаю, знаю. Именно поэтому ваш мальчик у нас, а не… Я подробно исследовал эту вторую личность. Он свободно чешет по-испански, причем именно на том диалекте, который практикуется в этой провинции. С ним беседовал лингвист из Сан-Диего, они мгновенно нашли общий язык.
ОТЕЦ. Шервуд изучал только французский…
МИЛЛСТОУН. Ну разумеется. Скажу более: Шервуд понятия не имеет о том… как бы сказать… сексуальном опыте, который есть у этого Альфонсо. Честно признаюсь, даже я узнал много нового. Альфонсо утратил невинность в девятилетием возрасте.
ОТЕЦ. Но это невозможно.
МИЛЛСТОУН. Что вы хотите, Гуанахуато. Вы знаете, что я не трампист, но в идее насчет стены действительно что-то есть. Впрочем, Альфонсо появляется редко, и это еще цветочки. Исламский радикал Али — это действительно серьезно. Ему сорок три. Он моет ноги пять раз в сутки.
ОТЕЦ. У нас в роду никогда не было ничего подобного…
МИЛЛСТОУН. Он хочет убивать. Все очень серьезно. К счастью, я вовремя вскрыл эту личность. Теперь, как только Шервуд в шесть утра моет ноги, мы утраиваем надзор. Но здесь, сами понимаете, легко ошибиться. Мари Дебаж тоже регулярно моет ноги, и иногда мы связываем ее. Это наносит ей серьезную травму, а она и так много страдала. Она натурщица Энгра.
ОТЕЦ. Но Энгр умер.
МИЛЛСТОУН. Я в курсе! Она тоже. Энгр разбудил в ней живописный талант, и она сама стала рисовать; Энгр из ревности уничтожал ее этюды, при этом продолжал пользоваться ею как натурщицей, и не только, она пыталась отравиться кислотой, что вы хотите, Вторая империя! Она превосходно говорит по-французски и рисует…