Он выпил воды из питьевого фонтанчика, под навесом расположенного в самом начале парка, задумался, глянув на серое небо, - и дерзкая мысль неожиданно, точно заноза, засела в его голове: что, если ему пройтись по кладбищу и поймать мимолётное вдохновение? Что, если ему удастся зарисовать контуры склепов и печального ангела, державшего на руках младенца? Что, если у него получится в порыве вдохновения запечатлеть и изобразить мгновение, как ему удавалось, когда ещё мастерство мужчины шлифовала художница Соня?
Он вздохнул, ещё раз поглядел на небо, поправил за ухо выбившуюся за день тонкую разноцветную прядь волос. И решился воплотить свою задумку и воспользоваться моментом. Что, если у него впредь не будет такого: здесь и сейчас?
Листопад раздобыл в городе альбомные листы и грифельный карандаш, просто взял и подошёл к художественной мастерской, зашёл внутрь в зал, где рисовали с натуры, а сейчас он как раз пустовал. Услышал голоса и пошёл на источник звука, мельком разглядел на столе лежащий альбом, стаканчик с кисточками, рядом с которыми лежали остро наточенные карандаши.
Он нахмурился, зная, что воровать нехорошо, растерялся, потому что с собой не было ничего ценного, что мог бы предложить взамен, но, пошарив в кармане камзола, нащупал и вытащил несколько старинных монет. "Надеюсь, этого хватит, чтобы обменять на альбомный лист и несколько карандашей".
Монеты поблескивали серебром и латунью в тусклом свете, падающем из узкого, наполовину завешенного окна. Листопад замешкался, снова услышал голоса и приближающиеся шаги. Тук-тук. Шлёп-шлеп. Так шаркают тапки, когда кто-то кого-то безуспешно пытается догнать. Решено. Он ещё сюда заглянет и доплатит, если узнает, что предложенных монет окажется недостаточно.
Мужчина схватил альбомный лист, свернул его и, не глядя, выхватил из стаканчика несколько карандашей. Когда мужские голоса можно было уже хорошо расслышать в коридоре, он выскользнул из комнатушки, что, по-видимому, служила чьим-то кабинетом, - и, подхваченный ветром, распахнул входную дверь и вылетел из художественной мастерской.
Он любовался каменным ангелом, когда услышал женский голос, читающий что-то знакомое. Листопад прислушался, прекратив мысленную зарисовку выбранного объекта. Затем пожал плечами. Если кому-то хочется чудачеств, то что ему за дело до этого.
Дождь как назло усиливался, и его собственный ветер уже устал отбиваться от моросящих капель. Листопад задумался, поймав отличный мысленный кадр. Вот оно: если зарисовать ангела и захватить кусочек старой, изъеденной ржавчиной ограды, то получится то, что нужно. Голос снова отвлёк. Слов Листопад не различил, но тембр и интонация разом заставили мужчину вздрогнуть. В женском голосе буквально кипела страсть и страдание. Неожиданно мужчина поймал себя на том, что то и дело отвлекается, и прислушивается, и даже различает слова. Одинокий голос на кладбище читал отрывок из пьесы Шекспира. Любопытство взыграло в крови Листопада. Он снова поймал себя на том, что повторяет слова:
- Я потерял себя, и я не тут.
Ромео нет, Ромео не найдут.
Задумка наброска ускользала. Мешали собственные мысли, которые вдруг всполошились и сбились в кучу. Он что-то услышал в женском голосе, что-то такое, что заставило затрепетать. Рисунок оказался забыт. Он немедленно должен разыскать ту, что так увлечённо читает Шекспира.
Незнакомка стояла возле плакучей ивы и держалась за ствол, точно за ладонь лучшего друга. Она была тонкой, невысокой и ужасающе яркой в своей длинной красной куртке, точно раздражающее пятно, непонятным образом попавшее в обитель вечного покоя. Фиолетовый рюкзак лежал на скамейке, рядом с ним книжка, которая уже намокла, а незнакомка, стоящая под ивой, всё читала Шекспира.
Листопад не понял, как присел на скамейку, заслушался, ожидая, когда же незнакомка обернётся. Мужчине вдруг стало важно увидеть её лицо.
- Молчи, мой друг. Огонь огнем встречают,
Беду - бедой и хворью лечат хворь.
Круженьем вспять круженье прекращают,
И ты с бедою точно так же спорь.
Лицо Сони предстало на миг перед ним, её улыбка, неверие в синих, как анютины глазки, глазах, когда Листопад протянул девушке драгоценную брошь с изумрудом, что получил в награду за верную службу. Давнишнее воспоминание - и в груди мужчины вспыхнула застарелая боль.
Внезапно монолог оборвался, незнакомка обернулась, словно что-то почувствовала. Она была молода, но черты лица заострились, в глазах плескалась боль, мука и отчаяние. Девушка тяжело дышала. Бледная, растерянная и изумлённая. Не сразу Листопад сообразил, что она обращается к нему.
- И долго, - запыхавшись, с укоризной произнесла девушка, - ты сидишь здесь и слушаешь?
- Что? - вскочил Листопад. - Ты что, видишь меня?! - воскликнул он, прекрасно зная, что смертным не дано видеть его. А она ведь обращалась именно к нему.
- Как свои пять пальцев,- сказала девушка и улыбнулась, затем побледнела и села у подножия ивы.
- Тебе плохо? Могу я тебе чем-то помочь?
- Не надо. Сейчас полегчает. Я просто переутомилась, - сказала она. Попыталась подняться и чуть не упала, но Листопад вовремя подхватил её и на руках донёс до скамейки, затем посадил и ужасно разволновался, понимая, что ему нравится её голос. Она отпила воды, достав бутылку из рюкзака.
- Я - Яна,- сказала она. - А ты кто такой, разодетый, точно прекрасный принц из девичьих фантазий? И что ты за дурацкий вопрос мне задал, а?
... Она зевнула и на мгновение закрыла глаза. Мужчина исчез. Только прокрякало напоминание о полудне, поставленное на телефоне. Яна открыла глаза и мысленно сказала сама себе: "Ну вот и познакомились, моя разгулявшаяся и больная фантазия. Вот так и сходят с ума", - добавила девушка и встала, чтобы поспешить к воротам, до того как пунктуальные и соблюдающие все правила охранники направятся к ней. Не хватало только, чтобы они заподозрили, насколько сильно она ослабла. Тогда бы в известность поставили родителей, и долгие прогулки Яны сразу же превратятся в ещё одну её несбыточную мечту.