А Споку больше были интересны мимоиды. Глубоко под поверхностью океана возникал широкий круг с рваными краями, будто залитый смолой. Через несколько часов он начинал делиться на части, расчленяясь и одновременно пробираясь к поверхности. На которой в это время образовывались кольцеобразные волны, что поднимались и обрушивались вниз, на этот «стол», сопровождаемые чавкающим громом. Как будто волны пытались загнать всплывающий объект обратно. Но под воздействием их ударов от диска отделялись части, хлопья, продолговатые гроздья и длинные ожерелья ила, которые сплавлялись друг с другом и неумолимо тащили «материнское» тело наверх. Этот процесс длился сутки, иногда чуть меньше, но за это время всплывающие части поднимались на большую высоту, сливались, пересекались и соединялись, образуя целый город из полипообразных наростов. При чистом небосводе множественные отростки и их вершины были окружены слоями нагретого воздуха, но при появлении хотя бы одной небольшой тучи мимоид начинал расслаиваться. Вверх выбрасывалась часть пены, почти отделяясь от основания, которая бледнела и досконально копировала тучу, что появлялась в «поле зрения» этой формации. В отличие от симметриад, мимоид копировал не себя, а окружающее. Все, что было в радиусе десятка километров. Иногда несоразмерно увеличивая объекты, деформируя их, преобразуя в карикатуры или гротескные упрощения, а иногда повторяя до невозможности отличить от первоисточника.
Копировалось все, кроме живых существ, и поэтому Спок подозревает, что увиденное Фехнером, Каруччи и Бертоном могло быть эволюцией такого мимоида – нечто новое, что теперь способно копировать образы из подсознания живых существ. Но это все еще заставляло его сомневаться в разумности Соляриса.
Через неделю Джим интересуется его результатами исследований, а Спок снова может высказать только предположения. Кирк хмурится, укладывает локти на стол и зарывается пальцами в волосы.
– Знаешь… Фехнер и Каруччи мне тоже ничего не сказали. Отмахиваются своими рапортами и обратно прячутся по каютам. Я не хочу на них давить, но это уже не предположения, Спок. С каждой минутой мне все больше кажется, что океан их не просто просканировал и вытащил рандомные образы из памяти. Он вытащил именно то, что было крайне важно для них.
– Важно? – порой, перед логикой этого человека он готов был преклоняться. Даже если все это больше всего напоминало не логику, а интуицию, какой-то эмпирический опыт или «шестое чувство».
– Да, важно. Страшно, больно, шокирующе. Я подразумеваю: что-то, что оставило очень глубокий след в их воспоминаниях, – отвечает Джим. Он отодвигает в сторону и шахматную доску, и чашку кофе – Спок работал до поздней ночи, и они решили встретиться утром, позволив себе небольшое опоздание к началу смены.
– Не думаю, что это доказуемо. Или принципиально важно, – вулканец тоже вспоминает чужой абсолютно явный страх, но без доказательств вся эта теория разрушится. Хотя он и хочет услышать ее целиком – ему нравится, как Джим интерпретирует события. – Данное предположение берет начало в области чувств, а у меня с ними «не лады», как выражается доктор Маккой. Пояснишь?
Кирк почти неуловимо меняется – расслабляются плечи и брови, на губах появляется легкая полуулыбка, даже когда в глазах все еще стоит грусть.
– Да. Что, если в здании, которое видел Бертон, действительно были люди, и он видел, как они погибли под обвалом? Что, если для Каруччи тот сад был единственным местом, где он когда-либо был счастлив? Что, если для Фехнера этот ребенок… – он запинается и опускает взгляд в стол, и Спок тут же понимает, что Джим имеет в виду. – Что, если их действительно просканировали, а для моделирования выбрали самое яркое из воспоминаний? Самое болезненное, счастливое или страшное? С какой-то определенной целью. Вот о чем я говорю.
– Я понимаю, – соглашается вулканец. – Это может быть попыткой контакта. Но без их письменного подтверждения мы не можем настаивать на истинности этой теории. Как не можем настаивать и на том, чтобы они в чем-то подобном признались.
– А если я еще раз попробую спросить их напрямую? – Джим не просто упирается – он спрашивает точку зрения Спока – догадывается тот, и снова рад, что Кирк хочет знать его мысли о человеческих эмоциональных реакциях.
– Это все еще не этично, Джим, – он добавляет в свой голос фальшивый укор – знает, что Кирк никогда не заставит своих людей выворачиваться наизнанку против их воли.
– Значит, будем искать другие подтверждения? – полувопрос лучится энтузиазмом, и вулканец снова удивляется способности людей не поддаваться унынию и других заставлять действовать.
– Будем, – он возвращает Джиму улыбку и поднимается на ноги. – Но прямо сейчас опоздание на смену уже становится наказуемым Уставом, так что предлагаю начать решение задач с малого.
– Предлагает он! – Кирк смеется, встает следом и шагает рядом, почти касаясь плеча.
В коридорах в этот час почти пусто – все офицеры на рабочих местах. Спок и Джим поднимаются на главную палубу и шагают в отсек, где их встречает привычно бойкий возглас лейтенанта Чехова.
– Капитан на мос-… ти-ке… – только в этот раз его голос осекается на последнем слове. Взвивается и потухает, как вспышка фазера в режиме деморализации противника.
И Спок знает, он чувствовал это всю дорогу, что все это именно так и закончится. Все кончится очень плохо.
***
Он думает, что у него галлюцинации. Что кто-то неизвестный, но неимоверно вероломный пустил какой-то хитрый газ на палубу, и сейчас он видит то, чего видеть не должен. Судя по вытянувшимся лицам офицеров за другими панелями, у остальных предположение то же самое.
Сулу тяжело сглатывает за его правым плечом, и Павел тут же впивается в его подставленную коленку деревянными пальцами. Ему страшно от того, что он видит.
– У меня что-то на лице, раз вы так смотрите? – Кирк усмехается во весь рот и падает в капитанское кресло совершенно не по-офицерски. – Неужели наш тактичным мистер Спок позволил мне пройтись по кораблю со следами от зубной пасты на подбородке?
– На вас их нет, Джим, – Спок отвечает ровно, как будто отстраненно, когда Кирк к нему оборачивается. А потом вдруг сжимает переносицу двумя пальцами, делает глубокий вдох, но раньше него успевает Ухура.
– Скорее это похоже на появление призрака, – в ее глазах Павел видит те же боль и ужас. Он готов закричать.
– Существование подобных сверхъестественных явлений научно не доказано. Мистер Кирк определенно материально существо.
– Из плоти и крови, – Джим звонко хлопает себя по щеке, но видя все еще ошеломленные лица целого мостика, пугается и снова вопрошает. – Что?
– Капитан… Спок, нам необходима помощь доктора Маккоя? – а вот заминка Кэрол почти незаметна, но та крепко держится за спинку своего кресла, так что видно, что выдержка ей тоже отказывает.
– Да, старший помощник Уоллес, определенно. Вызовите его, – Спок не смотрит ни на кого, только на Джима. И тот, по всей видимости, считывает с него все – всю серьезность ситуации, решимость и ни малейшего намека на шутку.
– «Капитан Спок» и «старпом Уоллес»? Когда это вы устроили бунт и захватили власть на моем корабле? – но Кирк все еще смеется. Все еще в приподнятом настроении. Даже зная, как легко Адмиралтейство может поменять должности и занимаемые офицерами посты. Было бы желание.
– 4 года 7 месяцев 21 день и 16,5 часов назад по земному исчислению времени. И это был не бунт, это было решение Адмиралтейства, которое оно приняло через полгода после того, как вас официально признали мертвым, Джим. С тех пор мы и занимает эти должности, – Ухура ахает и тут же прикрывает рот рукой, Сулу, кажется, и вовсе прекратил дышать, Уоллес пятится к научной панели, а Спок продолжает говорить так, как будто читает новостную сводку. Так, что у всех присутствующих кровь стынет в жилах.
И Павлу еще больше хочется кричать – не от невозможности происходящего, а от того насколько она мучительна.