– Спок! Черт возьми, ты должен сказать ему, чтобы он прекратил это! Из-за него погиб человек! – он почти кричит и снова готов ломать чужие столы.
– Не уверен, что его это остановит, – и Кирк это тоже прекрасно понимает, но он – все еще тот капитан, которого помнит Спок.
– И все равно ты должен это сделать! А что, если завтра здесь будут не четыре сотни, а восемь? И массовая истерия? Ты ведь даже еще не доложился Адмиралтейству! – спорит Кирк, но вулканец знает, чем парировать.
– Нарушать Устав, вы нас научили…
– Зато где-то ты его беспрекословно выполняешь! Что за избирательность? У нас уже есть одна жертва – этого более чем достаточно! – Джим продолжает полыхать, а Спок признает, что они оба правы.
Но в сложившейся ситуации он не может принимать неявные угрозы за чистую монету. Если им удастся установить контакт, то это будет открытием галактического масштаба. А вот если Солярис хотел их убить, то мог бы сделать это и полтора месяца назад. Этот феномен не просто неоднозначный, он гораздо глубже понимания любого разумного существа.
– Джим, я согласен с вами… Но не могу не принимать во внимание инструкции. Позвольте мне подумать над содержанием обращения – возможно, я смогу скорректировать его приемлемым для обеих сторон образом…
– Ты уж постарайся, – Кирк фыркает, нервно переплетает пальцы и глубоко дышит, пытаясь привести мысли в порядок. – У меня уже голова пухнет…
– Я понимаю, – сочувствует Спок, усаживаясь напротив. – И действительно готов пойти на все, чтобы в этом разобраться. И составлю как можно более информативное сообщение еще и потому…
Он умолкает, задумавшись над неожиданной идеей, и Джим терпеливо ждет, пока тот сформулирует.
– Помните, вы выдвинули теорию, что Солярис – это сверхразум? А что, если было наоборот? Изначально он был примитивен, несмотря на свою структуру, и только появление нас, других разумных представителей вселенной, подтолкнуло его к эволюции? Да, сверхбыстрой, но и такая вероятность существует. Вспомните первый инцидент – возможно, тогда, сканировав мозг Фехнера, он только учился создавать образ человека из пены, из того, что было «под рукой». А спустя полторы недели мы видим вас – суперкопию из нейтрино. Это ли не процесс самообучения? Или новый виток эволюции? Благодаря ему, мы можем говорить с ним через вас. И чтобы это не было односторонне, мы и передадим ему приглашение к диалогу.
– Думаешь, ответит? – спрашивает Кирк уже без энтузиазма – идея увлекла его настолько же быстро, насколько теперь заставила сомневаться.
– Есть такая вероятность, – Спок кивает, и на этом разговор окончен.
Ночь они проводят вместе – вулканец работает за терминалом, периодически связываясь с остальными участниками рабочей группы, а Джим не выпускает из рук падд. Спок даже не пытается спрашивать, что тот делает – он уверен, что Кирк точно так же ищет ответы, исследует или задается новыми вопросами. Поздний ужин проходит в молчании – Споку необходима энергия для работы, а Кирк почти не притрагивается к реплицированным сэндвичам. Это может быть каким-то знаком, а может ничего не значить – Спок не хочет спрашивать, даже если эта информация может быть полезна. Сейчас ему с лихвой хватает того, что Джим здесь, на расстоянии вытянутой руки. Если он захочет, он может коснуться его…
Он старается не отвлекаться и сосредоточиться только на исследовании. Сейчас – самый неподходящий момент проявлять эмоции. Но еще Спок чувствует, что его катра, обнесенная крепкими ментальными стенами – словно плотина, которая вот-вот не справится с массой удерживаемой воды. Чувства копятся, прибывают, кипят и клокочут, и стены скоро дадут течь и разрушатся, если он позволит себе расслабиться хотя бы на секунду. Что произойдет в таком случае, он не берется предсказать.
После полуночи он делает краткий перерыв, отвлекается от монитора и обнаруживает Кирка, уставившегося в пространство каюты немигающим взглядом.
– Джим?
Ему приходится позвать еще дважды, прежде чем тот выходит из задумчивости.
– Я вспоминал… – Кирк устроился на его кровати с ногами, тяжело привалившись к стене. – Вспоминал свою жизнь… его жизнь. Раньше это не казалось мне странным, но теперь я вижу, что действительно не знаю ничего, где бы не участвовал ты. Даже представить не могу… И не вижу ничего, что заставило бы меня сомневаться в эти последние дни, когда я приходил к тебе…
– Я подозреваю, что это имело характер опыта: ваш создатель выяснял, каким образом работает материализация. Очевидно, для нее необходимы условия, а также энергия для поддержания процесса. Спустя время, он разобрался, и теперь вы присутствуете постоянно, а не периодически, – рассуждает Спок. Кирк в ответ невесело хмыкает и подтягивает колени к груди.
– Думаешь, эта… «эволюция» все еще идет?
– Имея дело с видом, относящимся к большинству, это было бы верным предположением, – соглашается Спок. – Но природа Соляриса слишком отличается от любой ранее изученной, поэтому не могу утверждать с уверенностью. Скорее да, чем нет.
Джим кивает и снова погружается в размышления, а Спок не отвлекает его, помня о том, что неординарные способы мышления этого человека не раз выручали их в трудную минуту.
***
Утром его вызывает доктор Маккой. Они настраивают электроэнцефалограф, проверяют его работу, а Павел украдкой зевает. Бессонные ночи – обычное дело на службе, как обычна и усталость организма, переживающего потрясение за потрясением. И доктор Маккой колет Павла стимуляторами даже без любимой ехидцы – он испытывает то же самое. И понимает прекрасно – следом за уколом предлагает чашку кофе, и вот теперь Чехов точно может говорить о том, что его мучает больше всего.
– Доктор Маккой, я просмотрел анализ доктора Квондре и думаю, что «гости» имеют определенные личности не только потому, что они – глубокий след в нашей памяти, – ему тяжело в этом признаваться, но у него нет иного выбора, когда ситуация легко может стать еще более опасной. Даже если эти «сантименты» принесут только новую боль или предположение окажется неверным. – Что, если имеет место быть «обратная… пропорциональность»?
– О чем это ты? – Маккой хмурится, пытаясь уловить мысль, и Павел тушуется еще больше.
– Возможно, дело не только в том, что эти люди важны для нас, а в том, как мы сами к этому относимся и что чувствуем к ним.
– С чего ты это взял? – Леонард смотрит скептически, но неподдельно заинтересован, и лейтенант решается.
– У Фехнера «гостем» был ребенок. Его ребенок, как мы выяснили. Которого он был вынужден оставить, а тот в итоге погиб. Ко мне приходила бабушка, к вам – дочь, к капитану… ну, вы поняли. Может быть, дело не в том, как много мы о них помним, а насколько они нам дороги, насколько мы их… до сих пор любим?
Маккой прищуривается, осмысливая, а потом медленно кивает.
– Не исключено. Скину твои выводы Квондре – пусть он с этим разбирается. Нам пока не до «высоких материй».
Он возвращается к аппаратуре, а совсем скоро в медотсеке появляются Спок, Джим и Скотти. Вулканца укладывают на биокровать, Леонард смачивает его лоб и виски физраствором, а потом аккуратно, стараясь не коснуться кожи, прикрепляет электроды к голове. Он нажимает кнопки, считывает данные на дисплее, а через несколько минут предупреждает вулканца:
– Готов, Спок?
– Да, – просто отвечает тот, на секунду встречается взглядом с Джимом, а потом закрывает глаза.
Пока идет запись, Кирк со Скотти отходят в противоположный угол лаборатории. Вполголоса обсуждают данные, склонившись над паддом лбом ко лбу, а потом подзывают Павла. Тот же ловит недовольный взгляд Маккоя, но подходит – он знает, что и здесь будет обсуждать далеко не простую информацию.
– Бертон с физиками подтвердили нейтрино, – Джим украдкой поглядывает на Спока и Маккоя, колдующего у приборной панели и делающего вид, что ничего не замечает. – И если энцефалограмма не сработает, мы… вы должны быть готовы к радикальным мерам.