***
Волнение в научных кругах не утихает месяцами. Одно поразительное открытие следует за другим. Через год на орбите Соляриса – полноценная высоко оснащенная исследовательская станция с экипажем больше полутысячи ученых. Океан великодушно позволяет себя исследовать, вот только «гости» больше не появляются. «Энтерпрайз» остается в этом первопроходцем, а ученые надеются, что однажды тоже смогут изучить этот феномен. Спок бы предостерег их, но боится, что не сможет сделать это беспристрастно. Все еще не может.
Ни через год, ни через два, ни через два с половиной – когда «Энтерпрайз» наконец причаливает в доках Земли, закончив миссию, а сам он подает в Адмиралтейство прошение об отставке. Он все еще не может закрыть этот гештальт. Даже если в чем-то и согласен с Леонардом, когда тот начинает повышать голос.
– Ты – сумасшедший! Слышишь? Ты – псих, Спок! Какого черта ты опять собрался ввязаться с это дерьмо?!
– Мои психологические показатели в норме – вы сами проверяли их несколько дней назад, – спокойно парирует он. Помня, с каким трудом ему далось это решение, и отчасти удивляясь, что он все-таки смог побороть сомнения. Помня, какой скандал устроил Леонард, услышав об отставке, и как на него смотрели офицеры мостика.
– Я в них больше не уверен! – рычит Маккой. – Ты – как гребанный фетишист, который влюбился в грязный лоскут ткани! Стыдишься его, но все равно превозносишь все свои чувства!
– Это – только ваше мнение. Я отправляюсь на станцию к Солярису только для его дальнейшего изучения, – и в этом Леонард может быть прав, но это только одна сторона медали.
– А я о чем говорю?! Ты уже был там один раз – неужели недостаточно? Мы добились его, этого контакта, и получили в ответ увеличенную, как под микроскопом, нашу собственную чудовищную безобразность! Шутовство и позор! Так какого ляда? Только не говори мне, что ты снова надеешься встретить…
– Нет, – Спок обрывает его на полуслове, но продолжает смотреть на Маккоя с непоколебимой решимостью. – Только работа.
Но Леонард не верит ему. Он видит это, хоть доктор и успокаивается. Перестает нервно метаться по комнате в квартире Спока на Земле, присаживается на диван и долго молчит, прежде чем в последний раз попытаться его отговорить.
– Он же слепой, Спок… Я долго думал над этим и понял: он не видит в нас нас. Мы не существуем для него так, как друг для друга. Мы опознаем отдельных индивидуумов по лицам, фигурам, речи, а для него это – прозрачное стекло – он не видит разницы. Он просто читает нас, как сводку погоды на информационном табло…
– Но если бы он захотел, он бы смог понять смысл «прочитанного», – Спок знает, что ступает на зыбкую почву философствований, но ему интересна интерпретация Маккоя, как человека. Это тоже может пригодиться в его исследовании.
– Он не обязан понимать, что это значит! Это все равно как если бы мы сами создали одну из его формаций – симметриаду, к примеру. Зная ее архитектуру, технологию создания и состав строительного материала, но не понимая, для чего она ему служит.
– Да. И в таком случае, не думаешь, что его мотивы могли быть не теми, что ты определил? Возможно, он совсем не хотел напугать нас, унизить или причинить боль, – Леонард только шокировано качает головой, а Спок позволяет себе легкую полуулыбку. Он полагает, что выиграл этот спор. А доктор может сколько угодно сокрушаться по поводу его психологического здоровья, пренебрежительно фыркать и прибегать к излюбленному сарказму. Он знает, что Спок не остановится, и все-таки принимает это.
– Ага, он добрый и беззаботный, как триббл…
Леонарду придется просто смириться с этим. Он не сможет его переубедить, как сам Спок не сможет заставить его о нем не волноваться. И с той же силой, с которой Леонард напуган его неожиданным решением, Спок рад, что доктор тоже оставляет свою службу на флоте. Маккой будет жить на Земле. Рядом с дочерью. Все с теми же безответственными, неосмотрительными или случайными пациентами, но в городской больнице. А Спок отправится туда, где однажды снова обрел свою любовь.
Почти три недели он путешествует с пассажирскими челноками, еще столько же – на попутных кораблях, пока наконец не попадает на станцию. Встречают его весьма радушно, предоставляют доступ к базе данных и полную свободу действий. Но больше всего Спока пока занимают не цифры, расчеты и эксперименты – он хочет наконец сам побывать на поверхности Соляриса. Наконец увидеть все своими глазами. И выбирает для этого одну из формаций океана. Мимоид. Который уже прошел все стадии развития и теперь медленно разрушается.
Спок берет катер и спускается к океану, двигаясь над его волнами на высоте всего лишь в несколько десятков метров. Теперь он может воочию наблюдать, что течения Соляриса не имеют ничего общего со стандартным механизмом приливов и отливов. Больше всего это походило на неустанные, но чрезвычайно медленные судороги мускулистого тела. Чернильно-синего с проблесками темного огня под лучами красной звезды.
Мимоид был небольшим – около километра в длину и несколько сот метров в ширину – скорее всего, лишь осколок от гораздо большей формации. Дрейфующий и доживающий свои последние дни. Спок сажает катер на своеобразный берег – десяток метров покатой, но почти плоской поверхности, что полосой проходит рядом с жилистыми буграми оползня и дальше – невысокой горы. Он спускается на шершавую, потрескавшуюся землю из застывшей коричневой пены, осматривается, но не отходит далеко от катера. Даже на старом мимоиде, пусть и гораздо реже, иногда могут появиться спонтанные всплески активности – например, из трещин почвы начнут подниматься новые порции пены, которые потом сформируются в скалы, пригорки и столпы.
Он присаживается на землю совсем рядом с «водой». Черные волны тяжело вползают на берег, тают, становятся прозрачными, а потом откатываются, оставив в расщелинах тонкие дрожащие нити слизи. Спок протягивает руку к очередной волне и снова наблюдает феномен, который они обнаружили одним из первых – волна задерживается, немного отступает, а потом охватывает перчатку скафандра. Неплотно, оставив тонкую воздушную прослойку между собой и инородным предметом. Спок чуть отодвигает руку, и волна обретает упругость – тянется следом за ладонью на тонких грязно-зеленых перемычках, которые не рвутся. Только сделав широкий и быстрый жест, он отлепляет от себя «любопытную» смолистую тянучку, и та возвращается, колеблющаяся, эластичная и как будто чем-то недовольная, к основному телу волны, что терпеливо ожидало окончания «исследования», приподнявшись над берегом.
Спок проделывает этот трюк еще раз. И еще, и еще, как завороженный, наблюдая за повторяющимися движениями. Пока, наконец, им обоим это не надоедает – после определенного числа повторений «вода» перестает реагировать на подобные «раздражители». Спок тщательно запоминает все нюансы проведенного эксперимента, но делает это отрешенно, без должного энтузиазма. Он замирает, неосознанно выбрав расслабленную позу, как при медитации, и вглядывается в темный горизонт. Голубая звезда давно села, красная – тоже скоро начнет клониться к закату, и у него не так уж много времени на «прогулки» перед наступлением короткой ночи… Он медленно вдыхает безвкусный воздух из портативного баллона за спиной, а потом слышит чьи-то шаги, неторопливо приближающиеся сзади…
Он не чувствует ни страха, ни отчаяния, ни боли. И не строит никаких невероятных предположений – он уже знает, кого увидит. Шаги останавливаются рядом с ним, у правого локтя, и Спок поднимает голову, вглядываясь в прозрачный шлем чужого скафандра.
– Здравствуй, Спок… – их передатчики настроены друг на друга, и на таком расстоянии связь чистая, без единого постороннего звука. Спок отчетливо слышит этот мягкий, приветливый голос и видит уверенную белозубую улыбку и хитрый блеск в голубых глазах.
– Джим… – он задыхается на миг, а потом не может не улыбнуться в ответ. С болью, несмело, с единственной надеждой, которая у него осталась. – Мне однажды приснился самый страшный сон в моей жизни… Сон, в котором ты погиб.
Конец