Начав изучать эти образования, Спок ни за что не согласился придумывать им названия – с фантазией у него слабовато. Не доверил и Джиму – будет сплошная нецензурщина. Поэтому «наречением» занялся экипаж: не только простые ученые, но и те, кто побывал на поверхности и внутри этих сооружений. В результате появились «древогоры», «длиннуши», «симметриады» и «асимметриады», «позвоночники», «грибища», «мимоиды» и еще десяток наименований.
Все эти формации имели свои этапы развития, продолжительность жизни, особенности строения, но одной из самых ярких черт стало повторение – копирование предметов, находящихся поблизости. На это были способны далеко не все формы, но это и натолкнуло исследователей на мысль о разуме. Например, мимоиды на своем «теле» воспроизводили шаттлы, турбогенераторы, пробирки, скафандры, аппаратуру – любую неорганику, что оказывалась в радиусе 7-10 километров. Весьма точно, с сохранением размеров и из той же студенистой пены, из которой состояли сами. Но не людей, животных или растения. Хотя манекены, чучела, изображения или скульптуры копировались немедленно. Этот процесс не мог быть автоматическим, бессознательным или инстинктивным. Это говорило о жизни.
За этой мыслью абсолютно логично последовала другая: контакт. Ученые использовали аппаратуру, посылающую сигналы в обе стороны – моделирующую, расшифровывающую и интерпретирующую. А в ответ получали нечто, похожее на обрывки гигантской выкладки высшего разума – сведения реакции на контакт, выражения вечных истин, произведения искусства, эхо от пульсации форм, возникающих на другом полушарии или же математические уравнения – понять, что это, было невозможно. Не только потому, что ни один ответный сигнал не повторился дважды, но и потому, что приборы, погруженные в субстанцию океана или его формаций, после извлечения оказывались частично или полностью модифицированы этим самым океаном. Не деформированы, а изменены. Очевидно, чтобы ответить офицерам Звездного флота.
В исследовательском отделе после этого случилась небольшая истерика, а Чехов сказал, что «Солярис» – имя этого существа.
После чего-то подобного в любом научном кругу начнут возникать многочисленные споры и прения – так произошло и на «Энтерпрайзе». Биологи говорили о том, что, возможно, океан – это примитивная, жидкая клетка, разросшаяся и окружающая планету студенистой оболочкой. Физики и астрономы утверждали, что это – чрезвычайно высокоорганизованная структура, превосходящая любую известную, способная влиять не только на окружающее пространство своей поверхности, но и всей планеты, ее спутников, течение времени, любую частицу и поле. Но чем дольше они изучали, тем больше Спок убеждался, что правы могут быть как все, так и никто конкретно.
Этот океан вполне мог из добиологической формации, «праокеана» – раствора слабореагирующих химических веществ – под воздействием внешних условий шагнуть сразу же на стадию «гомеостатического океана», конечного результата эволюции. Минуя все ступени развития – образование одно-и многоклеточных организмов, появление растений и животных. Как будто океан не приспосабливался к условиям среды и жил в ней – он сам стал «хозяином среды». Ею. Ведь именно Солярис стабилизировал орбиту планеты, каким-либо образом влияя на ее движение. А из отклонений в измерениях времени на одном и том же меридиане стало ясно, что Солярис сам моделирует собственную метрику пространства-времени. Он обладает совершенно необыкновенной взаимосвязью энергии и материи, конечных и бесконечных величин, частот, полей…
К середине исследований большинство сходилось на том, что это – мыслящее море-мозг, занимающееся исследованием всего сущего. Людей, что оказались ближе всех, и глубин космоса, которые полны различных поступающих сигналов. Джим, услышавший подобную выкладку от Спока, усмехался весьма невесело. Сказал, что в таком случае, океан – это огромный космический «йог», мудрец и олицетворение всеведения. Понявший суть бытия и устройство Вселенной, но навряд ли жаждущий поделиться информацией с «менее разумными» существами. Вулканца же интересовало другое: если происходящие в океане процессы – это своеобразный способ мышления, то есть ли сознание у этого океана? Возможно ли мышление без сознания? Могут ли они вообще применять к этому океану термин «разумный», уместен ли он или и здесь будет новая классификация? Пока все эти вопросы остаются без ответа.
***
К 11 годам он заканчивает школу. Московский космический – в 15. Он задумывался и о магистратуре, и об аспирантуре, но в процессе поедания именинного пирога Люссиль как бы невзначай поинтересовалась: приложил ли дражайший внук достаточно усилий в процессе своего обучения, и у Павла мгновенно бисквит стал костью в горле. Он многое мог стерпеть. Особенно от нее. Но в этот раз обида легла на гормоны пубертатного периода, и Павел устроил самый настоящий бунт. Он сорвал голос, крича о чем-то, чего уже никогда не вспомнит, мать хваталась за голову, а бабушка взирала на него с олимпийским спокойствием и фарфоровой чашкой в руке. После того, как он немного успокоился, она спросила, закончилась ли эта детская истерика с требованием купить понравившуюся игрушку, а Чехов понял, где он хочет быть и чем заниматься. Где угодно и чем угодно – только бы не в прямой досягаемости любимых родственников. И сразу же об этом объявил. От Людмилы Георгиевны последовало презрительное «пфе», а Павел окончательно уверился в правильности своего решения. Позже, уже давно остыв, он его переосмыслил, но отказываться не стал – это дельце еще могло и выгореть. В конечном итоге, все это могло оказаться не только подростковой импульсивностью, но и призванием, стезей и достойной целью в жизни. И он решил поверить самому себе, не слушая мнения окружающих.
В Академии было интересно. Гораздо больше неизученных дисциплин, именитых профессоров, существ с разных концов галактики и просто выдающихся личностей. Хоть тот же Кирк, к примеру. В Академии Павел находит не только призвание, но и путь, которым хочет следовать всю свою оставшуюся жизнь. Он заводит друзей, романтические отношения с несколькими гуманоидами женского пола и знает теперь, чего хочет от самого себя. И идет к своей цели без страха и сомнений, сколько бы оных ни выказывали мать и бабушка. В то же время он все еще чувствует некоторую неуверенность и смятение, но точно не собирается пасовать перед трудностями. Если Люссиль ждет, что именно этим все и закончится, то ждать ей придется долго.
В Академии не только интересно, но и трудно. А порой и страшно – подвыпившие кадеты-марсиане в темной подворотне у кого угодно вызовут серьезные опасения за собственную шкуру, но публичное «распятие» Кирка за хакинг – это двуличие и лицемерие, от которых гнев идет вперемежку с тошнотой – слишком легко можно лишиться всего, чего достиг. А уж первый полет «Энтерпрайза» и вовсе заставляет ощутить дыхание смерти на своем лице. Вот из-за чего тело постоянно неконтролируемо содрогается. Именно там, за навигационным пультом флагмана Федерации, Павлу до обморока жутко. Он впервые берет на себя подобную ответственность. И совершенно не готов брать на себя еще и ответственность за чью-то жизнь.
Его никто не собирается обвинять в том, чего никто не смог бы сделать. Он сам понимает, что шансы были мизерные. Но это не значит, что он не будет чувствовать шока, оцепенения и выворачивающей наизнанку боли. Первое знакомство с подобной ответственностью становится весьма жестоким опытом. Это заставляет его еще раз обдумать некоторые аспекты своей жизни. И сделать весьма неоднозначные выводы.