Нужно было собрать при боспорском дворе своих людей, а в конечном итоге посадить своего человека на боспорский трон. Много усилий и много времени требовала эта затея, но я решился на нее. В Танаисе свой пресбевт, в Пантикапее свой "царь царей" - такова была моя цель. За ней, если хватит срока, шел черед думать о варварском нашествии.
Две пары сарматских сапог я износил, снуя, подобно ткацкому челноку, между Танаисом и Пантикапеем, прежде чем замыслы боспорского двора и дома пресбевта в Танаисе перестали быть для меня тайной.
В свите даря Котия ходило несколько моих наушников. Но смерть Котия Третьего была уже при дверях. Заменить его нужным мне человеком я уже не успевал, и на престол суждено было взойти Рискупориду Четвертому. Для его будущей свиты я все же успел подготовить двух приближенных, которые должны были заговорить моим языком.
Пришла пора взяться за дела в Танаисе. Его пресбевт Хофарн, сын Сондарзия, мыслил уже не по-сарматски, но еще и не по-эллински, потому требовать от него великой мудрости и дальновидности было бесполезно. К тому же и смерть его витала уже неподалеку. На его место метил Хофрасм, сын Форгабака, другой варвар с повадками потомственного торговца и с гибким, но заносчивым умом жреца. Хофрасм, однако, не был чересчур корыстным человеком и отличался прямотой характера, но, раб своего благополучия, он не подходил для великих дел. Ломать ему дорогу я остерегся, не желая нажить себе слишком много лишних врагов. Хофрасма я задумал поставить второй ступенью к боспорскому трону, присмотрев для него в будущем чин "наместника острова" или политарха при Рискупориде. Всему свой черед, решил я, умерив свой пыл: за время правления Хофрасма можно без особой спешки и чреватых кровью интриг выпестовать нового пресбевта - на его место. Правду сказать, я мало надеялся, что Хофрасма, вкусившего единоличной власти, легко будет прельстить чином придворного и сгорбленной осанкой царского слуги, однако, на мое счастье, он оказался не цезаревой закваски и в конце концов предпочел быть "вторым в Риме, нежели первым в провинции".
Кого можно было выбрать в будущие престолопреемники Хофрасма? Богатый и умный Деметрий, эллинарх Психарон, диадох Гераклид - все уважаемые люди, но все - мутной купеческой крови. Мне нужен был единомышленник - человек сильного, тоскующего по эллинской славе сердца и широкого, дерзкого ума.
Я остановил свой выбор на Кассии Равенне, главе воинского фимаса. Его мать была эллинкой, и сыновьям он дал эллинские имена. По духу он был эллином больше, нежели торговцы, гордившиеся чистотой эллинской крови. Его отец-римлянин при Марке Аврелии выбился в преторианские префекты, но в правление Комммода попал под ложный донос. Брачный союз с эллинкой вдруг оказался позорным для преторианского звания, и отец Кассия был разжалован. Следом его оклеветали еще злее, и он был сослан в понтийскую глушь. Бесславный конец отцовской карьеры, злые римские языки, унижение, начавшиеся вдруг ссоры отца с матерью из-за ее происхождения, наконец кроткий, незлобивый нрав матери - все это взрастило в душе Кассия лютую ненависть к Риму, которая странным образом ужилась с благоговением перед римской армией и императорскими походами. Это благоговение тянулось из отцовской крови, и по уму Кассий вырос римлянином - даже со своей тайной, римской мечтой, вскормленной эллинским молоком. Он тосковал об ушедшей, марафонской старине Эллады, легко прозревал скорый и последний упадок Империи и в сновидениях видел себя новым Ромулом: Танаис - зерно новой славы Эллады, и он, Кассий Равенна, Римский Эллин, пустит это зерно в рост и будет первым жнецом той, будущей славы.
Теперь Кассий был уже в возрасте, но в его душе эллина-прозелита все еще тлела искра отчаянной решимости, которую можно было раздуть.
Я раздул эту искру. Взметнулось столь мощное пламя, какого я сам не ожидал. Казалось, скажи Кассию, что для будущей славы Эллады надо сплавать в Свевское море и он, не раздумывая, пошел бы к намвклерам покупать галеру.
Пришло время, и расстановка сил в Танаисе приняла вид ясной геометрической фигуры. У меня появилось несколько сильных друзей, несколько слабых недоброжелателей и один очень сильный враг - жрец Сераписа Аннахарсис, выткавший в Городе свою тугую паутину.
Он лыс и бронзоголов. У него короткий, неподвижный рот и аспидные зрачки. В фиасе Бога Высочайшего, за пустым именем которого скрывается холодный, мертвый сплав Сераписа с тенями варварских идолов, он - истинный господин, хотя носит звание "отца", второго человека фиаса. Он - тайный хозяин львиной доли танаисского золота. Нити невидимой паутины тянутся от него и дальше, в Пантикапей, Рим, Александрию, Иерусалим, Вавилон. Несоизмеримость его связей н его мощи с неприметной провинциальной жизнью - вот загадка, что до сих пор не раскрыта мной. И до сего дня эта загадка тревожит меня. Несоизмеримость - знак тайной иерархии: Аннахарсис - господин фиаса и огромного богатства, но не господин самому себе. За ним, во мраке тайны, проступает более могущественная тень - здесь, в Танаисе, он исполняет чужую волю.