— Верно. Здешний гарнизон СС нам не одолеть. Мы сами едва живые… Но когда раздобудем оружие, можно и полицейский участок захватить.
— А там, глядишь, и на Прагу пойдём! — засмеялся Дима Токаренко. — Там нашу Армию и встретим — победителями!
Но его никто не одёрнул: настроение у всех было приподнятое.
— Вообще-то, — заметил Федя Головашин, — после такого нас никто не сможет назвать предателями.
— Значит, решено, — кивнул Анатолий Мурадов и усмехнулся. — Собрание-то какое торжественное. Будто присягу отдаёшь. А ни знамени, ни партбилета нету…
Смех раздался одобрительный, весёлый. Так пленные офицеры давно не смеялись.
С того момента Николай и почувствовал себя снова лейтенантом Красной Армии, а не «Цвай-цвай-фюнф-цвай».
А двадцать восьмого октября забастовку объявил лейтенант Фёдор Козлов. Его расстреляли из автоматов. Похоронить дали только на второй день. Так и лежал он, бедняга, под дождём двое суток…
Глава 15. Дело о «Москвиче»
— Уезжаю завтра на неделю, — сообщил вечером Петровичу Николай, разворачивая верх воротник куртки. — На курсы от Автодора.
В октябре в Тагиле сильно похолодало. И хотя доджей не было, восточный ветер пробирал до костей, гоняя по улицам пожухшие листья. Ветер качал фонарь над сторожкой и круг света плавал по двору, как луч софита на сцене местного театра имени Мамина-Сибиряка.
— Это даже хорошо, — Петрович задумчиво смотрел за спину Николаю, на двери гаражных боксов. — Что новенькое во сне видел?
Николай покачал головой.
— Если что, сразу телеграфируй. Вышлю Степана на машине немедленно. Надвигается там у них в лагере что-то, — пробормотал майор в усы. — Что-то важное…
Он пристально посмотрел на Закусина, будто ожидая комментария, и спросил:
— Ничего подозрительного не замечал?
— В смысле? — удивился Николай.
— Здесь, в гараже, ничего не пропадало?
Закусин помялся, облизнул губы.
— Сметы нет на ремонт ЗИСа. Юра Бойко, наверное, взял. Дома доработать, проверить…
Петрович хмыкнул.
— Ты там, на курсах, не особо геройствуй…
Николай сначала не понял, о чём он вообще. А потом, уже на курсах, поймал себя на том, что шибко разошёлся, ругая молоденького водителя, который на ЗИСе торможение поздно начал… Понял, что зря кричал: «А если у тебя люди в кузове? А если бомбы сверху летят?!» Забыл, что в этом мире войны не было.
Охолонул, примирительно хлопнул бледного, как смерть, водителя по плечу:
— Ладно… это же курсы, чтоб учиться…
В сорок третьем грянул топливный кризис. Машин ведь производили много: автобусы, вездеходы, грузовые, легковушки, тракторы, мотоциклы… а топлива для них не хватало. Иной раз на производстве по неделям бензовоз ждали. На заправках стали совершенно буржуйские цены. С Урала в Москву отправили полномочного представителя — депутата Горкома. А по всем радиопередачам только и слышно было: «Даёшь сена железному коню!» Бывало, бодяжили, конечно, бензин, чтоб проехать подальше, но только двигатели портили да всю систему зажигания. Где-то к осени только появились новости о разработке новых нефтяных месторождений, забелели на досках зазывные объявления о наборе рабочих с заманчивыми зарплатами. Много молодёжи снялось с насиженного места и поехало на заработки в Сибирь.
В октябре Николай гостил у своих на Жилкооперации. Он набрал дров во дворе и принёс охапку в квартиру на второй этаж. По ночам сильно холодало, приходилось печку подтапливать. С кухни вкусно пахло пельменями и пирогами с яблоками. А ещё было слышно, как мама Оля кого-то недовольно отчитывает.
— Что за шум, а драки нет? — Николай ссыпал дрова к печке и сполоснул руки в рукомойнике.
— Ты, Коля, повлияй на них! — устало пожаловалась мама Оля, забирая длинные волосы в пучок на затылке. — Отец ещё с заработков не вернулся, а они тут такое устроили!
— А что они?
— А у Витьки урок в школе был. Про Красную Армию рассказывали. Так Витька как давай хвастаться, что его папа красным партизаном был! И Красным Орлом!
Мама Оля всплеснула руками и схватилась за голову.
— Они дураки! — сердито сказал Витька. — Они мне не поверили! А я сказал, что наш Серёжка придёт в школу и всех их отлупит.
Николай перевёл взгляд на семнадцатилетнего Серёжку, нарезавшего хлеб — точную копию своего отца. Тот пожал плечами и сказал басом:
— Ну и отлуплю. А что?
— Дураки, — сердито сказала Галинка, расставляя тарелки. — Я на них Паше нажалуюсь. Вот как заберут опять нашего папку…