Новый год отмечали на заводской «Ёлке» в Клубе Металлургов. Его только отстроили: новенькое здание с круглой башенкой и красным флагом было видно со всего района. Мороз в декабре трещал так, что у крыльца курящие не задерживались, делали пару затяжек и забегáли в вестибюль, выпуская туда синий табачный дым.
В зале за столами сидели счастливые советские люди. Они улыбались и хлопали директору, когда тот задвигал речь про перевыполнение плана и поздравил с наступающим новым сорок четвёртым годом. Металлурги передавали друг другу тарелки с салатами и поднимали бокалы с шампанским. Они смеялись. Николай натянул на лицо вежливую улыбку, чтобы не донимали расспросами, но всё равно чувствовал себя среди них чужим. Он проиграл на той войне, он был в плену, он умирал. И все пирожные и заливное на вкус отдавали мутной концлагерной баландой и плесенью.
Среди счастливых улыбчивых лиц Николай вдруг заметил одно серьёзное. Даже грустное. Женщина с короткой стрижкой тёмных волос сидела напротив его по диагонали. Вместо праздничного платья на ней была тёплая синяя водолазка. Николай не мог припомнить, чтобы видел её раньше. А ведь рассаживались за столами по порядку: здесь сидел весь его Автотранспортный цех.
Он заметил, что дама в синем ела очень быстро, будто боялась, что еда вдруг исчезнет. Видно было, что она даже не налегает на сладкое, а жуёт то, чем наешься. Он склонился к учётчице Липе Павловой, которая сидела рядом и кивнул на незнакомку:
— А кто это рядом с Лёшей Кадочниковым? Из какого цеха? Наша, что ли?
Та прожевала холодец, тряся тяжёлыми золотыми серьгами, и пояснила:
— Да это наша крановщица новенькая. Зимина. Вам разве ещё приказ не давали? — она поморщилась, глядя на крановщицу. — Мечет-то как! Как с голодного края… Вот, колхозница. Хоть бы нарядилась, праздник ведь!..
— Да она неделю назад приехала. Неместная, — сказала слева Люба Сайченко. — Не успела, поди, сшить-то. Я слышала, сирота она.
С трудом Николай дождался, когда закончится банкет и оркестр грянет музыку. По нарядному залу, украшенному еловыми ветками с разноцветными шарами и сосульками, закружились в вальсе хохочущие пары. Со всех сторон бухали хлопушки и Николай непроизвольно вздрагивал от этих звуков, которые до боли напоминали выстрелы эсэсовцев на карьере Катценхольц. Вокруг сыпались пёстрые конфетти и бумажные пружинки серпантина, от них адски рябило в глазах.
Он вырвался из душного зала, тяжело дыша и распахивая на груди тёплый серый пиджак. Вышел в вестибюль, отделанный мрамором, прислонился щекой к холодной колонне. Сквозь плотно закрытые двери долетали обрывки музыки, и Николай вдруг краем глаза заметил фигурку, сгорбившуюся на скамейке. Зимина сидела у стеночки в своей синей водолазке и чёрных брюках, низко опустив голову. Видно было, что она тоже чувствует себя здесь не в своей тарелке, но уйти не решается: невежливо.
Николай подошёл к ней, стряхнул с плеча пиджака конфетти, сел рядом и протянул руку:
— Добрый вечер. Нас, кажется, ещё не познакомили? А вы у меня в цехе работаете?
— Здравствуйте, Николай Иваныч, — она крепко пожала руку и улыбнулась, как он, одними губами. — Я крановщицей у вас буду работать. Зимина Ольга.
— Ольга… — негромко повторил он. И задумчиво добавил. — А вы чего не в зале?
— А вы? — в тон ему спросила она.
Они помолчали, слушая, как оркестр заиграл «Танго над городом».
— Вас если на работе обижают, — сказал Николай, — вы обращайтесь сразу ко мне. Решим вопрос.
Ольга усмехнулась:
— А мне вот ещё в отделе кадров сказали вас не обижать. Даже близко не подходить. Сказали: «он такой у нас один. Герой».
Николай смущённо вздохнул. Сокрушённо покачал головой: «кругом одни ангелы-хранители». Отчеканил:
— Даю устный приказ на разрешение подходить близко! — помолчал и спросил: — А вы ведь не местная? Я вас раньше в городе не видел.
— Из Ижевска, — Ольга поёжилась, — тут у вас на Урале намного холоднее…
Николай снял пиджак и набросил ей на плечи. Ольга замерла, уставившись на него. Тихо сказала:
— Спасибо… — немного погодя, добавила: — у вас костюм хороший. К цвету глаз очень подходит.
«Танго» в зале стихло и заиграл «Белый вальс». Николай встал и протянул ей руку:
— Вы сегодня танцуете?
Ольга поднялась, не отводя от него взгляда, и они медленно закружились в серо-мраморном вестибюле. Мерцали фонарики. В зеркалах танцевали их отражения. В тот момент Николай и увидел, что Ольга улыбается не только губами — улыбка играла в её зелёных глазах. Такая красивая, как тёплое майское утро… Её рука с удивительно тонким запястьем лежала в его широкой руке, а вторая — на плече, и было приятно чувствовать её рядом. Чувствовать, что он не один.