— И на работы не гнали, чтоб мы и здесь восстание не подняли… — поддержал кто-то.
— Друзья! — заговорил ещё один, — мы уходим непобеждёнными!.. Мы…
Сухие плевки выстрелов распороли утро наживо. И оборвали слова.
Резкая боль прошила грудь и ноги. Николай открыл рот, чтобы крикнуть, и с губ хлынула густая кровь.
«Вот и всё, — подумал он. — Вот и всё. Прощай, папа, и мама Оля… Галинка… Мама Зоя…»
Он хотел крикнуть «Прощайте ребята!», но губы больше не слушались. Онемели.
Грохот выстрелов раздирал на части. Эсэсовцы стреляли в голову, но что-то промахнулись. Может, перебрали шнапса накануне в своём эсэсовском казино (от какого-то из них несло, как от пивной бочки). И Николай очень жалел о том, что тело больше не подчинялось, а вот голова ещё работала.
Поэтому он мог только бессильно понимать, как с них, с мёртвых, сняли наручники, переворачивая пинком эсэсовского сапога. Как, переругиваясь по-австрийски, уголовники-капо в робах с зелёными нашивками потащили куда-то их тела, а на снегу оставался длинный кровавый след. Как бросили их на каменный пол крематория и раздевали, торопливо стаскивая ветхие штаны и прохудившиеся рубашки. Николай видел в дальнем углу закатившийся туда чей-то золотой зуб, видимо, выдранный из такого же убитого человека. И слышал, как гудит печь крематория, как трескают прогоревшие дрова. Чуял недобрый жар её голодной пасти.
Он видел узкие металлические носилки, на которые складывали убитых советских офицеров, таких лёгких теперь, таких беззащитных. Носилки вставляли в крепления с колёсиками перед печью и отправляли тело прямо в огненное жерло. А потом другое. А потом ещё одно. Пока жадное чудовище не поглотило всех. До конца.
Он молчал, когда волна нестерпимого жара объяла его тело. Невыносимая боль сожгла мышцы, нагрев до предела застрявшие в них пули. Раскалила добела кости. Обратила в ничто. В прах.
Но и это ещё было не всё. Николай летел над концлагерем чёрным облаком, видел длинные ряды бараков и каменоломню, бараки эсэсовцев с казино и публичным домом, ворота с издевательской кованой надписью «Arbeit macht frei». Он видел деревню Флоссе рядом, в которой спокойно жили немецкие крестьяне: один курил трубку у дома, другой складывал что-то на телегу, женщина развешивала выстиранное бельё на верёвках, чуть дальше играли дети… А рядом в эту минуту страшно гибли люди. Просто за то, что они не немцы. Просто за то, что выступили против нацистов…
Всё это он чувствовал, сидя в кровати и крупно дрожа. Николай прекрасно понимал, что где-то там, в каком-то из миров, была страшная мировая война. И неизвестно, победил ли Советский Союз этих чудовищ в сером и чёрном, неизвестно, выжили ли родители и Галинка… Где-то там, в каком-то из миров он умер. Безвозвратно. Погиб в концлагере вместе с ребятами. И никто никогда не узнает, как они погибли, не заплачет над ними и не вспомнит их. И никому на свете это не объяснить.
Напуганная Ольга всё кутала его в одеяла, набросила сверху шаль и полушубок. Обняла, гладя по голове, и баюкала, шептала что-то успокоительное.
А в глазах у Николая был чёрный пепел. И горькие слёзы всё катились и катились по его щекам.
Он в тот день старался ни с кем на работе не разговаривать: сложно было после такого изображать весёлое выражение лица. Прошёлся по боксам, раздал поручения бригадам, проверил работу механиков. Потом заперся в кабинете с документами, но как ни пытался на них сосредоточиться, приходилось читать по пять раз одно и то же. А руки дрожали, как у горького пьяницы.
Когда на стол упала чья-то тень, он поднял взгляд и подскочил, уронив стул. Напротив стояла та самая женщина, что спасла его от бандитов два с половиной месяца назад. Винтовки при ней не было, но куртка была та же самая — дутая, из тридцать шестого года.
— Ты! — он ткнул в неё пальцем. — Чего ты от меня хочешь? Почему я тебе так важен?
— Ты видел во сне, всё, что с ним случилось, — тихо ответила она. — И я видела, когда узнала эту историю. Видела точно так же, как и ты. Всё, до последнего вздоха.
— Это ты из того мира! — догадался он. — Вот откуда ты всё знаешь! Вот почему ты знаешь, что я умер!
Лицо её исказилось от боли и она медленно обогнула стол, приблизившись к нему.
— Да. Я не справилась. У меня была такая простая миссия: спасти лейтенанта Закусина. А я не справилась.
— Ты спасла меня.
— Но ты — не он. Я столько раз старалась попасть в прошлое, чтобы спасти его. Но, видимо, это невозможно. Каждый раз дверь открывалась только в этот мир.
— В прошлое? — Николай заморгал. — Кто ты такая?