Мара Вересень
Сны о красном мире
Часть 1. Сойл
Вместо пролога
Вечер, промозглый и сырой, с монотонным моросящим дождем, приглушающим звуки и чувства, был как раз таким, как хотелось. Вечер для темных дел, идеальное время для самоубийц, насильников, тихих психозов в убогих комнатках и блеска остро отточенного ножа из подворотни – именно так воспринимала подобные вечера добрая половина всех этих примитивно мыслящих недочеловеков, не имеющих сути.
Пора между волком и волчицей…
Порыв ветра, стряхнув влагу с редких листьев разлапистого дерева, швырнул облако водяной пыли в лицо стоящему в тени человеку в наглухо застегнутом плаще с капюшоном. Глаза были закрыты, неподвижны. Тем не менее, Он смотрел, слушал – наблюдал. И ждал, долго и терпеливо, словно отгородившись от пьющего Его Силу мира, заняв при этом единственную удобную позицию, с которой мог видеть все, что Его интересовало. Ему было много лет, Он владел многим и многое умел, и Он знал: его единственный союзник – терпение – иногда превращается в палача. Как сейчас.
А улица оставалась такой же пустой, придавленной влажным воздухом, пропитавшимся осенним ядом с запахом смерти и разложения, который щекотал ноздри, как будто хотел отвлечь, заставить думать о другом, перестать смотреть и слушать, как стонет земля, задыхаясь под тяжестью каменных коробок-домов и асфальта, как жалуются друг другу на свои болячки продрогшие деревья, как зло гудит мертвая безликая Сила в фонарном столбе с разбитым глазом, не находя выхода своей ненависти. Он тоже не находил. Пока.
Мир был похож на выверт чьего-то больного сознания, чужим и всеядным. Не обладая достаточным запасом собственной Силы, тянул ее из всего, что попадалось, жадно и нетерпеливо, спутывая следы и завязывая силовые нити в такие узлы, что не снились ни одной начинающей кружевнице в самом страшном сне. Но одну из этих нитей Он не потерял бы нигде и никогда. Ее цвет… цвета были редкостью даже в мире, почти ставшем Ему родиной. Такой след оставлял… нет, не враг, скорее не друг, поскольку личной неприязни к нему Он не испытывал. Этот не друг, несмотря на свою молодость и неопытность, был умен, изобретателен и практически равен Ему по Силе, но не уверен в себе. Последнее вполне объяснялось недостаточным количеством практики. К тому же мальчишка вряд ли до конца понимал, во что его втянули.
Фон улицы изменился. Глаза под закрытыми веками дернулись в сторону источника возмущения и вернулись в исходное положение. Фигура потеряла очертания, стала расплываться, пока не слилась с тенью. В мокром дождливом мареве раздались шаги. Торопливые. Кто-то шел – уже почти бежал – прямо по дороге. Он умело скрывал свою суть, этот юнец, но не настолько, чтобы полностью закрыться от Него. Где угодно, но только не в этом мире. Остановился. Приоткрылся – неосторожно – в сотый раз проверяя, не ошибся ли, и вдруг обернулся. Глаза впились в тень под деревом…
Пора между волком и волчицей. Еще не ночь, но уже не вечер. Самое время.
1
Город горел. Странный город, словно сошедший со страниц исторического романа о средневековой Европе, стонал и выл от страха и боли множеством голосов. Красное на красном: небо – багровый туман, улицы – алые цветы пожаров, люди – огненные блики в глазах и на лицах и кровь.
«Это всего лишь сон, просто сон, но он так пугающе реален…»
Она стояла посреди улицы, а вокруг… стоило на секунду задержать взгляд на чем-то одном, как суматошная круговерть рассыпалась на отдельные детали. Бежали прочь от огня люди, боролись… (за свою жизнь?) с остервенением диких зверей, кидаясь на других. Впрочем, за свою жизнь боролись как раз те, другие, с бледными лицами.
Совсем рядом лопнуло от жара окно. Щеку обожгло болью. Огненный язык взметнулся из оконного проема, как из раззявленной пасти, лизнул по зубам-осколкам, оставшимся торчать в раме, и жадно потянулся вверх. Дверь распахнулась, оттуда выскочил человек в тлеющей на спине рубахе, стал срывать с себя одежду и вдруг завалился на бок. Темные глаза, белое лицо, бьющая затихающими толчками кровь, короткая стрела. Кто-то налетел сзади, толкнул в сторону к груде какого-то хлама. Лопатки уперлись в стену дома, ныл от удара затылок. Жесткие пальцы впились в плечи. Мужчина, невысокий. Лицо так близко, что различить можно только отдельные черты: ссадина через весь лоб, копоть на щеках, длинный прямой нос, тоже со ссадиной – кровь еще сочится, огибая кричащий рот.
«Почему слов не разобрать?»
В ушах какой-то гул.
«Огонь, это огонь гудит».
Что-то мелькнуло. И вдруг стало тихо. Удивленно распахнувшиеся темные глаза подернулись дымкой, пальцы соскользнули с плеч. Рука сжалась на запястье и резко дернула вниз. Девушка упала на колени. Мужчина лежал лицом вверх, темные волосы разметались по брусчатке, усыпанной мелкой трухой и осколками стекла, в правом боку торчала рукоять ножа.