Девушка тем временем попыталась успокоиться. Получалось неважно. Впечатление, произведенное на Корали именем, которым назвал ее Солар, настораживало. Но разбираться с этим сейчас не имело смысла. В настоящий момент Милене вполне хватало осознания того, что она находится в тюрьме в мире, где о ней знают только Анжей и ночной кошмар по имени Сарк. Воображение рисовало мрачные, даже скорее ужасающие картины грядущего в красных тонах, да так реалистично, что хотелось залезть с головой под кусачее тюремное одеяло, не жалея ущипнуть себя за руку и проснуться. Вероятно, почувствовав состояние девушки, Корали вернулась на свою постель. Она больше не пыталась завязать разговор. Просто сидела и смотрела.
Милена решила, что наступило утро, потому что проснулась и потому что в щель под дверью просунули поднос с едой. В довершение всего, ей просто приятно было считать, что сейчас утро.
– Soar, Милена, – сказала Корали, заканчивая умываться.
– Соа, – ответила девушка, догадавшись, что это приветствие, подошла к кувшину с водой и ополоснула лицо.
Корали тем временем подняла с пола поднос, поставила его на табурет перед кроватью Милены, позвала девушку, и они уселись на постель.
– Rehh, – сказала Корали, приподняв одну из ложек, лежащих на подносе между двумя глиняными мисками с… супом, и выжидательно посмотрела на Милену.
– Рех, – повторила Милена, взяв ложку. Что ж, можно учить язык, тем более что заняться все равно было больше нечем.
К тому моменту, когда завтрак был завершен, Милена запомнила с дюжину слов и почти без ошибок их произносила. Однако Корали не унималась и продолжала учить Милену, пока разболевшаяся голова не взбунтовалась, отказываясь воспринимать услышанное. Девушка в изнеможении откинулась на подушку. Казалось, что женщина учила ее не языку, а тяжелой работе, требующей больших физических усилий. Рука Корали покровительственно легла на руку Милены и легонько сжала ее. Девушка благодарно улыбнулась и приподнялась, устраиваясь поудобнее. Но тут Корали, приподняла бровь и выудила из-под милениной подушки сунутый туда перед сном медальон. Свет скользнул по крышке вестала и заискрился, попав в бороздки выгравированного на ней знака.
– Милена, ты Soe’lle-оlane? – вдруг спросила Корали, все еще держа в руке медальон.
– Я не понимаю, – беспомощно проговорила девушка, привстав.
– Это твое? – Корали кивнула на вестал.
– Да.
– Soe’lle, – сказала она и обвела пальцем символ на крышке. – Это твое, у тебя кожа белая, ты – Soe’lle-оlane.
Корали даже пришлось повторить фразу несколько раз, прежде чем до Милены наконец дошло. Она вспомнила, как Анжей говорил, что родился в городке Сойла, и если предположить, что там, в этом Сойле, все такие же белокожие, то ничего удивительного в том, что ее принимали за эту самую «сойл-олан». Вот вытащи ее сюда Солар в разгар лета, а не в конце осени, когда любой загар практически сходит на нет…
Корали снова повторила вопрос, и Милена объяснила, как смогла, что не имеет к Сойлу никакого отношения. Такой ответ озадачил женщину, и девушке почему-то показалось, что она ей не поверила.
Вернувшись на свою постель, Корали Фиа Волден задумалась. Она не очень много знала о Сойле, но все же достаточно, чтобы отличить светлокожую женщину Фагии от сойлийки, а Милена упорно это отрицала. Корали легла на спину и посмотрела в потолок. За те полтора года, что она провела здесь, он остался таким же угрюмо-бордовым, каким был в первый день заточения.
Четыре с половиной года назад, когда она занимала третье по значимости место в иерархии управления Леантара, приходясь двоюродной сестрой ныне покойному королю Горо Кересу Волдену дан Крилу и теткой малолетней принцессе Лии, отношения с Сойлом только начинали походить на «серую», шпионскую, войну. Началось все, конечно же, намного раньше, но только тогда Леантар и другие члены Союза Шести Корон ощутили нехватку квалифицированных учителей, врачей, архитекторов, торговля с Сойлом пошла на убыль, а потом и вовсе прекратилась. В одну из ночей в столице случилось несколько крупных пожаров. Огонь оказался весьма избирателен, накинувшись на школы, которые держали сойлийцы, и построенную ими же бесплатную больницу. Пострадали и частные дома. Так что на следующий день в Роккиате остались лишь самые отважные из белокожих, меньше десятка. Создавалось впечатление, что кто-то специально будоражил горожан, натравливая их на выходцев из Сойла. Город насквозь пропах ненавистью и страхом.