— Я, как член правления профсоюза, прошу Сенат закрыть эту лазейку, — закончил он.
— Конкретные идеи есть? — спросила Падме.
— Разумеется. Организует работу кто? Работодатель. Он должен обучить, проинструктировать, проследить. В конце концов, действительно опасные операции следует поручать дройдам.
— Хотите сказать, что изначальная вина за травмы всё равно лежит на фирме?
— Именно так, — закивал профсоюзный деятель. — Плохой подбор кадров, некачественное обучение, ненадлежащие условия работы. За это фирму надо штрафовать…
— Да так, чтобы оплатить лечение было дешевле? — подхватила Падме.
— Точно! Вы ухватили самую суть, Сенатор.
— Идея мне нравится. Штрафы в законе прописаны, а сделать их обязательными и повысить размер… Вполне вероятно, такую поправку могут одобрить.
— Благодарю Вас. Не смею больше Вас задерживать, — профсоюзный деятель коротко поклонился и пошёл прочь.
— М-да, умереть спокойно не дадут, — пробормотал я.
— Точно, — вздохнула кузина. — И к гробу подойдут либо с прошением, либо с петицией. Поехали скорей, куда ты там собирался, а то ещё кто-нибудь докопается.
Система магнитопоездов Корусанта состоит из "слоёв", примерно так же, как сам экуменополис – из уровней, с тем отличием, что каждый слой служит и средством сообщения между уровнями. Самый верхний слой охватывает два "двойных нуля" – поверхностный и тот, что под ним, остальные – по три, иногда четыре стоэтажника. Прямых пересадок между ними нет, только с помощью турболифтов, а физически системы соединены в нескольких точках планеты крутыми наклонными отрезками, по которым поезда могут спуститься ниже, но обратно, даже без пассажиров, уже не вытянут. Да это и не нужно. Вниз каждый поезд отправляют для очередного планового ремонта, там он и остаётся на следующие пять лет, а на смену ему сверху приходит другой, поновее, или совершенно новый, если сеть самая верхняя. На самых нижних уровнях, где ещё есть транспорт, в трёх тысячах этажей от поверхности, ходят поезда, построенные полвека назад, там они и завершают своё существование под искросиловыми резаками дройдов-утилизаторов. Я знал на нашем факультете экстремалов, которые отваживались спускаться туда, чтобы прокатиться на этих развалинах. Кто-то из них привозил снизу сувениры и любительские голофильмы, вызывая смешанный с ужасом восторг среди девушек, а кто-то там и сгинул. Что с ними случилось, скорее всего, не узнает никто и никогда – это Корусант, ребятки, Нижние Уровни, а не альдераанский парк развлечений. Я со своей головой обычно дружу, поэтому ниже четвёртого слоя не спускался никогда, а пользовался, в основном, двумя верхними. Здесь имелась хитрость: для поездок на средние расстояния вторая сеть порой была выгоднее верхней. Поэтому, миновав сверкающий транспаристилом комплекс верхнего пересадочного узла, мы спустились ниже, на второй, тоже достаточно чистый и ухоженный, но чем-то неуловимо отличающийся. Может быть, дело было в архитектуре, всё же, строился этот уровень многие сотни лет назад. А может – в количестве рекламы, которой наверху гораздо меньше, и наборе рекламируемых товаров и услуг.
Подошёл поезд нужного направления. В отличие от надземных "скайтрейнов" и подземных гиперпоездов дальнего следования, он передвигался не по направляющим кольцам, а по сплошному жёлобу и имел более короткие вагоны с часто расположенными дверьми, возле которых находились продольные сиденья-лавки для пассажиров, проезжающих одну-две станции. Мы прошли глубже и уселись возле окна. Поезд, едва слышно звеня двигателями, нёсся через подземные кварталы. Внутри салона не было слышно характерного шелеста рассекаемого воздуха, и говорить можно было тихо.
— Начала забывать, как выглядят поезда этого типа, — сказала мне Падме. — Когда я только прилетела, на верхнем слое их оставалось совсем мало. "Хрустальные" мне нравятся меньше.
— Да, окна во всю стену – единственный плюс. Зато нельзя сделать вот так, — я положил локоть на выступающую оконную раму. — И хотел бы я посмотреть в глаза существа, придумавшего сделать там сиденья полупрозрачными. Из какой лечебницы его выпустили?
— Ты не понимаешь, это называется "дизайн", может быть, даже "высокое искусство", — насмешливо заметила кузина.
— Ещё можно пол прозрачным сделать, — проворчал я. — Тогда и с давкой проблема сразу решится, половина народу будет бояться в вагон заходить.
Вдалеке послышалась резкая музыка. Из дальнего, носового конца поезда по проходу двигались двое. Коротышка-агнот пиликал на раздвоенной дудочке странного вида, высокий болезненно-худой забрак в тёмных очках-консервах правой рукой крутил ручку колёсной лиры с Кашийка, левой давил на клавиши ладов. Незамысловатая мелодия сопровождалась надтреснутым голосом забрака:
Владельцев собственных спидеров в поезде, думаю, было не так уж много, но едкие частушки и рифма, граничащая с нецензурной, публике явно нравились. Усиленные меры безопасности последнего времени начинали доставать жителей всё больше и больше. Поезд, тем временем, приблизился к очередной платформе, музыканты подошли к двери, и за несколько секунд до остановки забрак выдал:
— Уважаемые люди и не люди. Мы не побираемся, мы просто так, из любви к искусству. Рады, если доставили удовольствие.
И выскочили на платформу.
— Неожиданно, — с уважением заметила Падме. Прищурилась лукаво: — Ты не у них свой романс подслушал?
— Нет, что ты, там был чадра-фэн с бубном и киффар с синтезатором, — с серьёзным лицом ответил я.
Станция, до которой мы доехали, находилась на краю огромного колодца по которому из недр планеты один за другим поднимались грузовые космические корабли. Одни уносили прочь мусор огромного всепланетного города, другие – продукцию подземных заводов, третьи, доставив по назначению груз, уходили пустыми, так как ввоз на Корусант всегда значительно превышал вывоз.
— Алекс, а не в Дикий ли Парк ты меня привёз? — поинтересовалась кузина.
— Ты в нём была?
— Давно. Меня… водили. Ещё до Анакина.
— Не Джа Джа Бинкс, надеюсь?
— Фи, брат, какой ты гадкий! — она толкнула меня плечом. — Всё равно, с удовольствием поброжу по этим зарослям.
Я только улыбнулся. Сейчас будет сюрприз.
Выйдя из турболифта, Падме уверенно повернула за угол… и замерла, точно как я и рассчитывал. Дикий Парк, как его называли когда-то, давным-давно, может быть, во времена Руусана, был огромной оранжереей на крыше гостиничного комплекса. Со временем гостиница обеднела, затем вовсе разорилась, климатический купол отключился. Одни завезённые растения погибли, другие приспособились, к ним добавились новые, семена которых занесло либо из Ботанического сада, либо ещё дальше, из Городского парка. К тому времени, как я поступил в университет, здесь были почти что джунгли. По краям Дикого Парка охотно гуляли влюблённые, поглубже забирались разные компании, приличные и не очень, кто на пикник, кто "перетереть о бизнесе". И вот те, которые устраивали здесь свои сходняки и разборки, в конце концов стали очень мешать компаниям, владевшим теперь зданием под парком. Перед самой войной владельцы, договорившись с экологами, решили парк благоустроить. Заросли кустарника убрали, деревья аккуратно подрезали, а на газонах между деревьями водрузили каменные глыбы разных размеров и форм, привезённые с других планет Республики. Но самым интересным в обновлённом парке стали деревья-кристаллы. Их вырастили в гигантских печах одного из заброшенных заводов Фабричного района и установили вдоль аллей. В свете вечернего солнца эти причудливые каменные "растения" переливались всеми цветами радуги.