Особенно трудно было рассказывать о России и русских. Расскажи Кодаю все так, как он хотел, это неизбежно вылилось бы в восхваление России, и кто знает, как восприняли бы это японцы. Всякий раз, когда начинал говорить Исокити, Кодаю испытывал страх. Но Исокити, по-видимому, понимал, в каком щекотливом положении они оказались, и, говоря что-либо лестное о России, не забывал похвалить и Японию.
— В России, по вашим рассказам, ружья используются не только в военных целях. Из ружей палят во время праздников и чтобы дать сигнал к чему-либо. Русские, должно быть, хорошо владеют оружием?
— Русские стреляют на удивление метко, — отвечал Исокити, — могут подстрелить птицу на лету, причем почти каждый, у кого есть ружье. Но в этом нет ничего особенного, ведь они заряжают по сорок-пятьдесят дробинок, которые при выстреле дают большую россыпь, и несколько дробинок обязательно попадают в цель.
— Вот как? Значит, из ружья у них вылетает сразу по сорок-пятьдесят пуль?
— По пути из Мацумаэ в Нэмуро я был свидетелем того, как самурай зарядил в ружье всего одну пулю и прицелился в птицу, — продолжал Исокити. — Видевшие это русские рассмеялись, но, когда самурай с первого выстрела убил птицу, удивление их было беспредельным. А ведь это обычное явление в Японии. Можно сказать с полным правом, что русским до японцев далеко. — И добавил: — В общем, и в той, и в другой стране есть свои слабые и сильные стороны.
Кодаю понравился ответ, и он подумал, что Исокити стал очень сообразительным. По пути из Хакодатэ в Эдо Кодаю невольно сравнивал его с окружавшими их японцами его возраста, и сравнение всегда было в пользу Исокити. Выражение спокойной уверенности на лице Исокити говорило о том, что он многое повидал в жизни.
— Во время переездов из якутской и иркутской префектур в другие префектуры вас сопровождали чиновники. Сколько их было и каких рангов? — последовал новый вопрос.
— Двое, — ответил Кодаю. — Один чиновник десятой степени, капитан, другой — шестнадцатой, капрал. Сопровождали нас не с целью слежки. Просто в России такой обычай. В Иркутске можно было получить официальное разрешение на свободное передвижение по стране. В России иноземцы не чувствуют никаких неудобств. За ними никто не наблюдает — они могут ездить куда хотят.
Кодаю подумал было, что так говорить не следовало бы, но уж очень ему захотелось именно в этом случае сказать правду. Ведь миссия Адама Лаксмана не имела возможности свободно передвигаться ни в Хакодатэ, ни в Мацумаэ. Правда, можно предположить, что хозяева старались оберегать официальную миссию от возможных инцидентов. Но как тогда объяснить, что даже матросам с «Екатерины» не разрешили сойти на берег?! Конечно, на этот счет с давних пор существует закон, но как неукоснительно, как жестко его применяют, думал Кодаю.
— Не приходилось ли вам видеть солдат, направляемых куда-либо из столицы или из префектур? Не приходилось ли слышать, что Россия ведет войну?
Какое-то мгновение Кодаю колебался. Однажды вместе с Синдзо он видел в петербургской гавани проводы солдат, отправлявшихся на воину с Турцией, ликование восторженной толпы…
— Не думаю, чтобы Россия где-либо вела войну, — ответил он после некоторого раздумья. — Не слышал и о том, чтобы она собиралась воевать в ближайшие годы. Насколько я заметил, русские по характеру мирные люди и воевать не настроены.
— Откровенно говоря, — добавил Исокити, — это народ медлительный, любит привольную, спокойную жизнь и не способен, воспользовавшись моментом, напасть на другую страну. Да и к тому же Россия не готовится к войне.
— Говорят, некий русский прибыл в Японию на голландском судне. Слышали вы что-либо об этом?
— Да. В России с уважением относятся к людям, которые путешествуют по разным странам. Упомянутый вами человек — русский доктор. Он был нанят голландцами и жил с ними в Японии. Написал книгу о Японии. Мне ее показывали, но содержания я не понял, — ответил Кодаю, вспомнив, как Лаксман показал ему книгу, карту и попросил исправить японские названия. Кодаю упомянул об этой карте — довольно точной и подробной, но утаил, что внес в нее исправления.
По окончании допроса, длившегося несколько дней, чиновники Накагава и Мамия уехали. Теперь Кодаю и Исокити вплотную занялся Синомото, который должен был обобщить полученные сведения. По его просьбе Кодаю и Исокити написали на бумаге все русские слова, которые они помнили.
Пятнадцатого сентября 1794 года Кодаю и Исокити предстали перед одиннадцатым сёгуном — Иэнари во вновь отстроенном на территории Эдосского замка «Павильоне любования фонтанами». Им было предложено еще раз рассказать о своих скитаниях и о пребывании в России. Накагава и Мамия сообщили высокопоставленным чиновникам, а те доложили Иэнари о том, что потерпевшие кораблекрушение японцы повидали на чужбине много необычайно интересного и своеобразно об этом рассказывают.
Кодаю и Исокити было приказано явиться в русской парадной одежде, с медалями, пожалованными Екатериной II. Японцы надели кафтаны с красными пуговицами, сапоги и даже волосы причесали на русский манер.
В тот день в павильоне повесили прозрачный занавес, чтобы сёгун мог разглядеть со своего места потерпевших кораблекрушение. Кодаю и Исокити усадили на низеньких скамеечках по другую сторону занавеса. Запись беседы была поручена Кацурагава Хосю. Вопросы задавали сидевшие невдалеке от сёгуна сановники.
— Расскажите обо всем, что с вами случилось после того, как вы потерпели кораблекрушение.
Времени на беседу было отведено не так много, и Кодаю постарался изложить все кратко, останавливаясь только на главном. Последовали вопросы, показавшиеся Кодаю чрезвычайно странными:
— Бывают ли там пожары?
— Говорят, что в замке на башне там есть огромные часы. Видели ли вы их?
— Есть ли там змеи?
— Такой ли там табак, как у нас? Из чего изготовлены трубки: из фарфора или металла?
— Процветают ли военные искусства?
— Видели ли вы стариков? Во что они одеты и обуты?
Кодаю вздохнул с облегчением: на такие вопросы можно было отвечать без опасений. Однако вскоре характер вопросов изменился.
— Как относились к вам русские — благожелательно или со злобой? Как вообще ведут себя люди в этой стране?
Кодаю отвечал осторожно:
— Там никогда на добро не отвечают злом.
— Если они были к вам добры, почему вы так настойчиво стремились вернуться на родину?
— Но ведь здесь оставалась моя старая мать, жена, ребенок, братья. Разве я мог об этом забыть? К тому же мы испытывали неудобства из-за непривычной пищи и недостаточного знания языка. Наши сердца рвались на родину, мы готовы были вернуться даже ценой жизни.
— Разве вы не изучили язык этой страны?
— Мы запоминали слова, которые слышали, но это лишь малая толика употребляемых слов. Нередко нам трудно было понять друг друга. Мы знали только самое необходимое — это помогло нам не умереть от голода и не замерзнуть.
— Что вам говорили, перед тем как разрешили вернуться на родину?
— Пожилой чиновник, сообщивший нам о разрешении вернуться в Японию, сказал, что в мире нет страны, которая не торговала бы с Россией, и только Япония не поддерживает с Россией торговых отношений. Он также сказал, что есть намерения воспользоваться нашим возвращением на родину, чтобы установить торговые отношения с Японией, правда, навязывать их Россия не станет. Думаю, все это исходило не от императрицы, а от чиновника, который с нами беседовал.
Кодаю чувствовал себя крайне напряженно. Он должен был защищать и себя, и Россию, ибо, защищая Россию, он в определенном смысле защищал и Японию. Так, по крайней мере, он считал.
Последовал довольно неожиданный вопрос:
— Правда ли, что в России каждый, кто принимает веру Христа, должен менять имя и в течение сорока двух дней совершать омовение?
Прочие вопросы были более простые:
— Выдувают ли в России стеклянные изделия?
— Как ткут ткань?
— Говорят, что зимой в России дни совсем короткие. Так ли это?
— Довелось ли вам столкнуться с чем-либо особенно страшным?
— Есть ли там гуси?
На такие вопросы Исокити отвечал без всяких затруднений.