— Гусей разводят круглый год. С середины весны до начала осени они кладут яйца и высиживают их. В каждом доме им подрезают крылья и пасут, как уток. Гусиные яйца употребляют в пищу. На тридцать-сорок самок в гусином стаде приходится четыре-пять самцов. Гусиные яйца очень вкусны.
— Видели ли вы водяные и ветряные мельницы?
— Водяные мельницы и колеса есть повсюду, ими пользуются даже в кузнях. Ветряные мельницы очень большие и имеют по четыре крыла. Их строят обычно там, где нет проточной воды. Правда, когда нет ветра, они бездействуют.
Кодаю с восхищением слушал ответы Исокити. Он и сам впервые узнал столько подробностей о гусях, водяных и ветряных мельницах.
— Знают ли в России о существовании Японии?
На этот вопрос ответил Кодаю, тщательно подбирая каждое слово:
— Знают — и очень хорошо! Я видел книги, в которых есть подробные записи о Японии. Видел также карту Японии. Русский ученый Кирилл Лаксман, который всячески нам помогал, упоминал даже имена японских ученых Кацурагава Хосю и Накагава Дзюнъан. По-видимому, о них было написано в иноземных книгах, посвященных изучению Японии.
Кодаю было невдомек, что один из упомянутых ученых, Кацурагава Хосю, присутствовал при беседе и вел запись. Накагава же скончался несколькими годами раньше.
В конце беседы Кодаю рассказал о живущих в России иноземцах, о городах Иркутске и Якутске, об императорской фамилии.
— Сейчас Россией правит императрица Екатерина Вторая, ей шестьдесят четыре года, наследного принца зовут Павел Петрович, ему тридцать девять лет, у императрицы два внука: шестнадцатилетний Александр Павлович и четырнадцатилетний Константин Павлович.
На этом беседа закончилась. В записках о встрече сегуна Иэнари с потерпевшими кораблекрушение японцами Кацурагава Хосю отмечает, что их рассказ произвел на всех присутствовавших большое впечатление. Исокити и Кодаю возвращались после встречи очень уставшие.
Отвечая на вопрос о причинах возвращения на родину, Кодаю сослался на старую мать, жену с ребенком, братьев. В действительности же во время скитаний Кодаю ни разу не задумывался над тем, ждут ли его старуха мать и жена. Его мать в ту пору была прикована к постели смертельным недугом. Жена же не могла вечно ждать мужа, которого все считали погибшим; По существовавшему семейному укладу она должна либо уйти в дом к другому мужу, либо выйти замуж в этом же доме за нового приемного сына, если таковой появится (Кодаю был в семье приемным сыном). Так что, находясь на покрытой льдами и снегами Амчитке, Кодаю понимал, что у него, очевидно, уже нет ни матери, ни жены. Он запретил себе думать о близких и не нарушил этого запрета в течение десяти лет скитальческой жизни. Сколько раз говорил он сам себе: не думай о родине, не думай! В ту пору, когда Кодаю покидал Амчитку, его мать, конечно, уже умерла, а жена с ребенком, конечно, ушла к другому.
Так почему же все-таки он не оставил мечту о возвращении на родину? До сих пор Кодаю как-то не задумывался над этим. Лишь теперь он начал серьезно доискиваться причин, побудивших его вернуться в Японию.
На обратном пути из Эдоского замка Кодаю обратился к Исокити:
— Десять лет мы жили лишь мыслью снова ступить на родную землю. Наша мечта сбылась, идем по родной земле. Скажи, Исокити, почему ты так хотел вернуться на родину?
— Нелегко ответить на этот вопрос… Первые три года меня влекло к себе море близ Исэ. Родные меня не очень баловали, и на чужбине я почему-то о них не думал. А море близ Исэ мне очень хотелось увидеть еще раз. Потом я перестал думать о нем. Все чаще мне стала приходить в голову мысль, что человек может жить везде, куда бы ни забросила его судьба. А с тех пор как я стал помогать Кириллу Лаксману, я часто слышал от него о том, что он мечтает увидеть собственными глазами камни и цветы, деревья и горы Японии. И мне тоже захотелось вернуться на родину, чтобы все это увидеть, и не только увидеть, а, приехав заранее, все подготовить к тому часу, когда в Японии появится Лаксман.
Исокити с большим уважением относился к Кириллу Лаксману как к ученому и последние годы пребывания в России, должно быть, лелеял мечту вернуться на родину именно для того, чтобы показать ее Лаксману. Но когда Исокити ступил на родную землю, он понял, что приезд Кирилла Лаксмана в Японию — такой приезд, каким он себе его представлял, — несбыточная мечта.
«А что же меня влекло на родину?» — подумал Кодаю. И ответил не столько Исокити, сколько самому себе:
— Я… я хотел вернуться на родину, чтобы рассказать о том, что повидал на чужбине и чего никогда не видели мои соотечественники. Я встретил на своем пути много удивительного и понял, что должен обязательно вернуться. Чем больше я видел интересного на чужбине, тем сильнее становилось желание вернуться на родину. Мы и правда повидали много такого, что нашим соотечественникам даже не снилось. И вот мы вернулись. Но, — продолжал Кодаю после короткой паузы, — теперь я думаю, что все виденное нами останется при нас и другие о нем ничего не узнают. Да что я говорю! Все, что мы увидели и узнали, нам следует тщательно скрывать у себя на родине. Вот каков печальный итог…
Через девять месяцев по прибытии в Эдо Кодаю и Исокити отправили на постоянное поселение на. плантацию, где выращивались целебные травы. Им выдали пособие — Кодаю тридцать рё,[38] Исокити двадцать, — запретив отлучаться с плантации и свободно общаться с посторонними. Им даже не разрешили работать па плантации. Оба они были лишены возможности вернуться в родную деревню и обречены находиться па плантации до самой смерти. Когда они прибыли на место своего поселения, Кодаю исполнилось сорок четыре года, Исокити — тридцать один.
Первого ноября 1795 года Кодаю и Исокити пригласил к себе известный в те времена «голландовед»[39] Оцуки Гэнтаку. Получить разрешение на визит помог Кацурагава Хосю, ведь потерпевшим кораблекрушение строго-настрого запретили покидать пределы плантации.
Кодаю был настроен особенно мрачно и, несмотря на полученное разрешение, опасался идти к «голлан-доведам». Фактически он мало чем отличался от узника, да и в мыслях своих был очень далек от всего, что его окружало. Исокити же, напротив, считал необходимым использовать любую возможность, чтобы встретиться с новыми людьми, оказаться за пределами плантации. Он и уговорил Кодаю посетить Оцуки Гэнтаку.
Место встречи было обставлено на иностранный манер. На сдвинутых столах, вокруг которых сидели двадцать девять гостей, лежали ножи и вилки. На стене, как принято у врачей-голландцев, висел портрет Гиппократа, считавшегося отцом западной медицины.
По просьбе Кацурагава Хосю Кодаю пришел к Оцуки в русской одежде. Кодаю усадили и стали расспрашивать о России. Он решил рассказать этим людям обо всем, что ему довелось увидеть в России, но вскоре убедился, что многого они не могут понять, и вынужден был кое-что обойти молчанием, как сделал это во время встречи с сёгуном Иэнари.
Но чем больше Кодаю говорил о России, тем печальней у него становилось на душе. Он вдруг ощутил страшную усталость и умолк. Тогда заговорил Кацурагава. Он поведал о жизни и скитаниях Кодаю, о его встречах с императрицей, обо всем, чего недосказал Кодаю.
Кодаю слушал не очень внимательно, иногда поглядывал в сторону говорившего, потом переводил взгляд на слушающих. У него было странное ощущение, что все это его совершенно не касается.
Голос Кацурагава звучал в ушах Кодаю все слабее, а перед глазами все явственнее всплывало лицо другого человека — Радищева. Лицо ссыльного дворянина, который сидел в уголке гостиной губернатора Тобольска и рассеянно слушал, как губернатор рассказывал о нем гостям. «Наверное, у меня сейчас такое же выражение лица», — подумал Кодаю.
Возвращаясь домой, Кодаю заговорил почему-то о Невидимове, о котором не вспоминал со времен Амчитки.
— Как жаль, что в Охотске не было времени по-настоящему проститься с Невидимовым, — сказал он, обращаясь к Исокити. — Где-то он теперь? До сих пор не могу себе простить, что пришлось так холодно расстаться с ним.
— Невидимой? Уж конечно, он сейчас где-нибудь в Охотске или Якутске, — сказал Исокити, глядя куда-то вдаль.
39
«Голландоведы» — представители самурайской интеллигенции, изучавшие медицину, астрономию, математику и ботанику по голландским книгам. Они критиковали отставание Японии от западных стран и требовали отмены политики изоляции от внешнего мира, выступали за европеизацию страны.