Какое ж облегченье мне было, когда держал в руках номер журнала со своим романом! И какое же горе мне было, когда получил я спустя месяц гонорар... Дело с романом кончалось вполне как дело с кроликами: за полгода проклятой работы двести жалких тысяч, которых хватало только на блок сигарет. Для полного абсурда оставалось и гонорар этот, что ли, Ворлохову отдать: сигаретами он бы не взял, потому что не курил, заботился о здоровье. Я не понимал, что мне еще делать в этой жизни, на что я гожусь. «А что я тебе советовал, засранец? – аукался дедушка. – Был бы военврач – был бы человеком. Так бы хорошо было! А теперь ты кто такой есть? Ты есть брехун. Брехней кормишься. Брехней!»
Где-то в ту самую пору я увидел впервые компьютер. Заехал по работе коллега жены – журналист, достал из сумки что-то похожее на толстую папку – а это оказался компьютер. В это мгновение у бесят, что дежурили надо мной с тех пор, как я заключил непонятный мне контракт с их главным чертом в магазине на Смоленской, вероятно, произошла смена караула. Ясно я помню свое чувство, когда увидал эту игрушку и в ней что-то запищало, замерцало, забегало: если пишущая машинка превратила меня, как только я ее увидел, в идиота, то этот маленький компьютер вверг в доверчивое состояние, будто игрушка. Его хозяин называл себя Майклом, но фамилию еще имел русскую, хоть и мечтал избавить себя в ближайшем будущем от российского гражданства. У каждого компьютера, как у собаки, есть свой хозяин. Но Миша, то есть Майкл, был из тех одержимых одиночек, которым компьютеры не столько служат, выполняя команды, сколько поят их да кормят, как это бывает с заводчиками породистых собак. Всю их семью содержал этот маленький компьютер, с ним были связаны и все маниакальные нахальные планы этой семьи: что их дочка, когда подрастет, будет учиться в Кембридже; что у них будет пятикомнатная квартира в центре; что Майкл скоро сменит утлый «жигуленок» на джип... Сам он ходил в одной рубашке и тертых джинсах, жили они пока что в тесной квартирке на Пражской, притом даже не платили за коммунальные услуги. Да, могли бы отключить свет и воду, но и это их не пугало. «Не отключат!» – усмехался Майкл.
Он что-то знал – это не вызывало сомнения. Временами мне казалось, что так самоуверенно жить и не платить за квартиру может только какой-то великий человек. По образованию инженер-электронщик, Майкл вдруг превратился в журналиста. Он писал только о нефтяной отрасли в России и только на английском языке, объясняя это так: «Я ненавижу кириллицу...» Мальчик с индейскими волосами и в джинсах, не умеющий связно написать двух слов на том языке, на котором говорил отродясь, оказался обозревателем ведущих мировых экономических журналов, хоть не знал даже химической формулы бензина. Он работал на дому: маленький компьютер рассылал его факс-колонки по всему миру. Надо ли говорить, что и за телефон этот человек не платил? Его работодателем был обрусевший англичанин. Но что еще удивительней, Майкл сам этого своего босса и содержал: тот не платил ему зарплату, а сам же брал в долг – и после с трудом, понемногу отдавал. Кроме того, Майкл водил англичанина за свой счет в рестораны. Иностранный босс нужен был ему для престижа, чтобы ощутить себя со вкусами и манерами англичанина. Именно так: он изучал своего же босса, будто насекомое, чтобы стать таким же аккуратненьким насекомым. Если же и был у них общий бизнес, то вот такой: англичанин раз в полгода мотался на родину, где снимал для Майкла деньги с его счетов, что скапливались со всего мира в виде гонораров, укрываемых Майклом от российских налогов... И я возжелал купить себе компьютер!
Заработать денег литературной работой было нельзя, хоть умри. А вот именно что не заработать, получить их дуриком – пожалуйста. Японская телекомпания снимала дежурный эпос о России, одна из серий в котором была посвящена русской литературе. На то время в ней моложе меня никого не было, а им был нужен для съемок самый молодой, к тому же работал я в больнице охранником и, по совместительству, санитаром морга. Японцам это понравилось. Они потоптались несколько дней у меня в квартире с камерами, попросили познакомить их с моей работой и почему-то еще с моей «русской бабушкой» и заплатили за беспокойство в тысячу раз больше, чем только что я получил за роман. Так я расплатился с долгами и еще остались деньги. Могло их хватить на полгода спокойной жизни, однако суждено мне было иное... В те дни я со злорадством взирал на пишущую машинку. Знал бы дедушка, что наследство его начало прирастать и дало плоды! Мысленно я все еще рассчитывался с ним за машинку, доживая до того дня, когда наконец смогу не чувствовать страха и вины. Компьютер – это было бы мое, мной заработанное, так что я уже сам мог оставить его в наследство.
Подходящий компьютер я нашел по объявлению в газете «Из рук в руки». Договорился о встрече с его хозяином. Не будь дурак, взял с собой друга – в прошлом боксера, и поехал по указанному адресу в Строгино. Настораживало, что в Строгино – очень как-то далеко. На квартире нас уже поджидали – их было трое. Очевидно, смыслил в компьютерах только плюгавый хозяин – остальные, здоровяки, развалились в креслах и с угрюмым видом тянули пиво из банок. Нас попросили предъявить деньги. Мы попросили показать сначала товар. Возникла напряженная пауза. После чего все влезли в тесную комнатушку, где прятался компьютер. Я показал – и снова спрятал свои заработанные у японцев доллары. Что делать дальше никто не понимал. Они боялись отдать компьютер, а мы – расстаться с деньгами. Они опасались, что доллары могут быть фальшивыми... А мне стало вдруг страшно, что компьютер подсунут с каким-то изъяном, иначе зачем его продавать? Никто никому не верил. И мы сделали вид, что не сошлись в цене.
Новых попыток купить компьютер по объявлению у чужих людей я больше не делал. Я приобрел его в фирменном магазине, заплатив куда дороже, но получив три года гарантии. Салон, где я его покупал, носил название «Компьютерный рай». Когда же я обзавелся компьютером, жить стало отчего-то еще страшней, и этим страхом моим теперь кормилась умная, бездушная вычислительная машина, которая, как оказалось, имела свой непонятный подлый характер и которую я сам в конце концов одушевил. Свой компьютер после года работы я называл просто: «Ну ты, падло...» Тут и вспомнилась мне послушная тупая пишущая машиночка – мой творческий метод делал меня зависимым от все более изощренных и все более самостоятельных в своей изощренности вещей. Однако свой «Роботрон» к тому времени я разобрал, чтобы узнать наконец-то, как же был он устроен, а собрать уже не смог.
Много раз я себе говорил, что пора остановиться, обрести покой, но всегда гнал меня писать только вещий страх, заполученный вместе с дедушкиным наследством. Обрести твердую почву под ногами никак не удавалось. Японские доллары я грохнул, а мне мечтательно думалось что они из компьютера, как из навоза, чуть ли не на другой день произрастут. Я говорил себе: компьютер облегчит мне работу и даст новые возможности, стало быть, я успею сделать вдвое больше, а мои факс-колонки тоже заполонят полмира. Но обнаружилось, что работать больше и быстрее я или не умею, или физически не могу. Также не мог я стать и легкомысленней, а цинизма хватило только чтоб морочить голову в стенах собственной квартиры заезжим японцам, пугая их до смерти рассказами про дедушку – «генерала КГБ». Из-за компьютера между мной и нечистой силой появилась связь, как мне чудилось, навроде телеграфной. Мой компьютер сожрал в первый раз у меня главу романа. Как это произошло, никто из людей сведущих не мог объяснить. Главу пришлось делать заново, но тогда я еще писал в свое удовольствие. Скоро же оказалось, что у меня снова почти нет времени: три месяца проедал аванс, полученный от издательства, но и всячески их умасливал, сообщая, что работа «двигается», тогда как никуда она не сдвинулась. Уверенный в том, что сроки перенесут, я даже заявился в издательство с мрачным независимым видом и попросил дать мне аванс во второй раз, так как работа над романом уже совершенно близится к концу. Мой решительный вид и мой будущий роман давно внушали к себе такое уважение, что выдано было без промедления, в тот же час, еще пятьсот тыщ.