Григорий повернул голову вправо-влево, прогоняя ломоту в затекшей шее, прислонился к стене, закрыл глаза. К чему ты опять вспомнился, дядя Александр? Мой единственный собеседник. «И не друг, и не враг, а так...», - всплыла в памяти строчка из песни. Нет, из стихов. Я же только читаю песни. В шкафу у бабушки Марты была книга со стихами Высоцкого. Самодельная книжка. Каждая страница отбита вручную на печатной машинке, крупно, буквы смазаны по краям... Переплет из картона. Обложка - вырезанное из газеты фото автора... Ты помнишь бабушку Марту, дядь? Наверное не помнишь. Она уже не выходила из своей комнаты, когда ты объявился в нашей коммуналке.
...Отталкиваясь от двери нашей с мамой комнаты, я могу бежать по коридору прямо. Тогда попадаю на кухню. Могу повернуть вправо, тогда утыкаюсь в дверь комнаты бабушки Марты, одинокой, старенькой-старенькой и сказочной. Я люблю приходить в её комнату, всю в кружевных салфеточках и ковриках. Но не кружева меня волновали, а книжный шкаф во всю стену, запах книг, контраст тусклых желтых страниц и ярких красок историй, на этих страницах изложенный. Я рано выучился читать. Научиться читать текст куда легче, чем читать по губам. Ну и писать мне куда как проще, чем извлекать из себя звуки. В спецсадике меня и таких как я, глухих и слабослышащих детей, этому учили. Я прижимаю к горлу ладонь и, раскрыв рот, выдыхаю так, чтобы кожа на шее мелко дрожала. Это и есть звук. Однажды я заметил, как на одном из таких уроков, воспитательница страдающе морщит лицо. Наверное, звуки, которые выдавали наши неумелые голосовые связки, ужасны; наверное, лучше нам вовсе ртов не раскрывать, - подумал я и перестал учиться говорить с помощью звуков. Молчание - золото, молчи и за умного сойдешь - не зря же так пишут в книгах. Языка жестов более чем достаточно, чтобы общаться с мамой, с воспитателями и учителями, с такими же «ущербными» как я.
Так вот, к чему это я? А! Напротив бабушки Марты комната пустовала. «Жилец в отъезде», - жестами объяснила мама. «А когда он вернется?» - спросил я.
- Бабушка Марта, а когда сосед-то наш объявится? - прочел я по маминым губам. Мы сидели на кухне и пили чай. Кроме кускового сахара к чаю ничего не было.
- Ой, милочка! Лучше б он и вовсе не явился, антихрист. Прям боюся.
«...боюсь», - пояснила мама жестом, хотя я уже вполне привык распознавать странные окончания слов бабушки Марты, просто не обращать внимания на некоторые движения её губ. Дальше мама с соседкой переключились на какие-то свои разговоры, мне они не интересны. А вот смотреть, как чай ползет вверх по кубику сахара увлекательно. .. Ладно, это все лирика. А проза - явление долго отсутствующего жильца из соседней комнаты. Начать с того, что прежде уютная кухня быстро провоняла сигаретным дымом, возле мусорного ведра заступили на дежурство порожние бутылки из-под водки и пива, и ели мы теперь в своей комнате. Прежде просторная коммуналка сжалась до стола, кровати и книжного шкафа бабушки Марты. Счастье, что к моменту возвращения соседа я уже учился во втором классе школы- специнтерната и бывал дома только в выходные и каникулы. Маме и бабушке Марте бежать было некуда. Так вот. В зимние каникулы из-за особо ядреных в том году морозов я сидел дома. Бабуля Марта совсем слегла, и мама ухаживала за ней с утра до ночи. А с дядей Александром случился страшный запой. По вине новогодних гуляний или по какой другой причине - не знаю. Он выходил в коридор и что-то там кричал в адрес мамы. Слов я, конечно, разобрать не мог (к счастью), но в том, что из его рта вместе с пьяной слюной вылетают гадкие гнусные слова - был уверен. От каждого выкрика соседа мама вздрагивала, сутулилась... Он даже хотел ударить её, когда она проходила в кухню. Позже, вечером, я заметил красноту в маминых глазах. Плакала. Простить мамины слезы я не мог никому. Взяв со стола тетрадь и карандаш, вышел из комнаты. Дядя Александр, как обычно одетый в треники и майку, сидел на кухне, пытаясь пробить взглядом дыру в стене. Я знал, что все годы отсутствия в нашей коммуналке сосед провел в тюрьме, а сел он в нее еще до моего рождения. Кто я перед ним? Восьмилетний сопляк, дурачок-инвалид... Ему ничего не стоит сломать мне шею. Пусть. За маму я готов отдать жизнь. Может, я и родился только для того, чтобы защищать её, и другого смысла в моей жизни нет? Нельзя бояться. Нельзя.
Подошел. Сел за стол напротив. Дядя Александр никак не отреагировал. Тогда я наклонился вперед и махнул рукой перед его лицом. Миг - и он крепко сжимает мое запястье:
- Чего машешь? - прочел я по губам и, конечно, ничего не ответил.
- А, ты ж немтырь! - оттолкнул мою руку, отвернулся.
Тогда я открыл тетрадь и написал крупными буквами: Ты ОБИЖАЕШЬ МОЮ МАМУ, ЗА ЭТО Я ТЕБЯ УБЬЮ. И развернул надпись в сторону дяди Александра.