- Сдурел? - Ударом приклада по пальцам Кирза успел выбить из руки Баша ствол.
- Нет. Я в норме уже. Благодарю, - Баш, шипя, махнул рукой пару раз, отряхивая с отбитых пальцев боль.
- Так то. А еще боишься меня за спиной оставлять. Баран.
- Чё? Да сам ты...
Между сталкерами возник Немтырь, толкнул друг от друга. Сунул каждому в лицо блокнот:
НА СКЛАД. ЗА МНОЙ. БЕГОМ - и, повернувшись на пятках, шагнул в сторону склада.
Баш вопросительно глянул на Кирзу:
- Ну?
- Оставлять тебя за своей спиной? Нет уж. Иди вперед, Баш.
Бежать с таким рюкзаком - тот еще аттракцион. На берцы налипло грязи, и с каждым шагом она притягивает все больше и больше мусорного балласта. Вдобавок кажется, будто каждый лист, травина следят за всяким твоим движением, чуют все до одной капли пота, лезущие из кожи. В какой-то момент смотришь уже только под ноги и слишком поздно понимаешь, что двери склада дрожат в пелене аномалии, а инерция бега не дает тебе вовремя остановиться... Спасибо за подножку, напарник. Спасибо, что вовремя остановил это «чертово колесо»...
Немтырь с подоспевшим Кирзой помогли Башу подняться: потянули вверх рюкзак, выдергивая сталкера из раскисшей земли. Немтырь дал знак «прикройте» и, не заглядывая внутрь склада, пошел вдоль внешней стены, выбирая место для привала. «Здесь», - махнул напарникам, скинул рюкзак и привалился к стене. Наконец-то привал.
Глава 15
«Мне подумалось сначала, что это скулят детеныши химеры. Дурак. Даже на ноги поднялся, вдоль стены сделал несколько шагов. Конечно никакие не детеныши, а «плакса». Почему я однажды решил, что так звучит плач ребенка? Может на самом деле так шумит в деревьях ветер, или поют птицы, или смеется женщина. Откуда мне знать. Просто пока был ребенком, точно так сводило диафрагму, когда видел плач других детей. Потом вырос и это ощущение пропало - подумаешь, плакать кто-то вздумал... А от этой аномалии похоже свербит нутро. От жалости? Глупо. Она, не прерывая плача, порвет на куски. Слышу её через стену. Там же, внутри, хруст «чипсы» и более скромный отзвук рожденного ею артефакта. Никаких там нет химеровых сиротинушек и прочей сентиментальщины. Это же Зона.
Шесть лет с момента бегства из городка. Шесть лет безвылазно здесь. Нет. Вру. Я же уходил один раз в Большой мир, месяца там не выдержал, рванул обратно. Так придавила тишина. Тогда я понял, наверное, всю глубину мучений тех, кто лишился слуха не от рождения, а позже. В каком кошмаре живут оглохшие. И какой я оказывается счастливчик, прожил столько лет на большой земле в неведении о том, чего на самом деле лишен. Иначе бы свихнулся или покончил с собой. Не вернусь. Туда не вернусь, в тишину. Это моя Зона. Зона звуков. Лучше здесь сдохнуть от пули или от радиации, чем в Большом мире в глухой старости. Говорите со мной, «плаксы», «трещотки», «шутницы»... Говорите. Вашего молчания я не переживу. И черт бы с ней, с поисковой группой, с профессором. Нашел он тетрадь, не нашел, отозвал поисковиков или нет - без разницы. Если не дурак, то догадался, что компромата никакого не существует. Как здесь соберешь этот компромат? Не работает же видеосъемка и прочие средства фиксации фактов. Нет доказательств. Аномалии не пригласишь в суд для дачи показаний. К примеру, «старуха» могла бы многое поведать присяжным заседателям, да и не только она. Знает ли Баш, что его снаряга снята с трупа? Знает ли Кирза? Снарягу не вызовешь в качестве свидетеля. Моим словам тоже грош цена. Мало ли что по губам прочел немой, глядя в бинокль на поисковиков. И Олюшке тоже никто не поверит: отчим наплел всякой ерунды, пытаясь произвести впечатление на падчерицу.
Олюшка... Мне мерещится иногда твоя улыбка в дребезге какой-нибудь аномалии. Иногда злая. Иногда снисходительная. Будто Хозяйка примерила на себя твою личину и, довольная примеркой, так и осталась в выбранной маске. У нее, как и у тебя, для каждого клиента эксклюзивный образ. Только плата за интимные услуги для всех одна - жизнь. Собственная или чужая как процент от основной выплаты. Вот и вся разница между тобой, Оля, и Зоной. Ты не ставишь на счетчик, а Хозяйка ставит с первой минуты знакомства. Это не твою улыбку я вижу временами, а Зоны. Её смех звенит в «шутнице». Её жадная грусть в «плаксе». И если мы нужны ей пока живыми, то останемся в живых».