Писатель молчал: ему нечего было сказать. Он понимал восторг своего юного коллеги. Но тем не менее, дружески похлопав его по плечу, произнес:
- Ваши стихи еще пока ничего не стоят. С вашими стихами люди не шли в атаку, не осваивали целину и даже не шли на избирательный участок голосовать за Жириновского. Разве что их шепчут на ухо любимым. Ну. ну, не обижайтесь, - хмуро улыбнулся писатель, - я ведь вам правду говорю.
Он подал гардеробщику номерок, получил пальто и стал одеваться.
Долго расправлял под воротником шарф, потом застегнул пуговицы и вдруг увидел, что молодой человек все еще стоит рядом и что лицо у него растерянное и огорченное.
- Вы все-таки обиделись, я вижу. Если не возражаете, прогуляемся.
Молодой человек скоро надел незамысловатую свою курточку, на ходу застегнул молнию и поспешил за писателем.
Улица Воровского была в своем репертуаре. Против Театра-студии киноактера шел ремонт мостовой. Шум отбойного молотка мешал разговору. Собеседники свернули на улицу Наташи Качуевской, и писатель, остановившись перед большим домом, сказал:
- Если не возражаете, поднимемся ко мне.
В прихожей он долго раздевался, снимал башмаки, шаркал стоптанными шлепанцами, а молодой человек ждал его. Наконец оба оказались в кабинете, заваленном рукописями, письмами, книгами.
- Присаживайтесь, пожалуйста. Вы, я вижу, немного удивлены.
Молодой человек стоял, не зная, куда сесть - места не было.
- С годами и у вас будет столько же дорогих вам бумажек. Садитесь. - И он сдвинул на кушетке стопку книг. Потом подошел к столу, широкому, тоже заваленному бумагами, взял из старой папки желтый, видно, много раз сложенный лист бумаги, надел очки и стал читать:
Как вспомнить те дни боевые,
Тот бурный семнадцатый год,
Те самые дни штурмовые,
Как дрался рабочий народ.
Молодому человеку было ни к чему, что писатель в листок почти не смотрел, знал то, что он читал, на память.
Он дрался за землю, за волю,
За дружбу народов страны,
За Ленина родного
И счастье рабоче-крестьянской семьи.
- Ну что, плохие стихи? - спросил писатель, окончив чтение.
- Конечно, - запальчиво заявил молодой человек, - они необразны, неритмичны, не сделаны. Вообще, причем здесь семнадцатый год, на дворе коммерческие магазины. Впрочем, я вижу, у вас на этот счет другое мнение, - поспешно продолжил он, увидев на лице собеседника досаду, даже боль.
Писатель не отвечал. Он протянул юноше листок, который держал п руках. Юноша прочел:
г. Пушкин, 15 июня 1941 года
Здравствуйте, дорогие товарищи!
Дорогие товарищи, я к вам с большой просьбой.
Прошу вас разъяснить и помочь мне: что нужно, чтобы стать членом Союза поэтов ?
Мною написано много стихотворений, нигде еще не опубликованных.
Что нужно, чтобы эти стихи печатались в журналах и газетах? Прошу ответить мне и помочь, дорогие друзья.
Опишу вкратце свою биографию.
Я, Рябов Василий Александрович, год рождения 1922, 18 января. Отец до Октябрьской революции был шахтером, после Октябрьской громил белобандитов. Носил звание красного партизана! Работал потом начальником милиции, народным судьей, участвовал в организации колхозов, работал механиком в колхозе и в 1931 году умер. Мать работает в колхозе дояркой.
Брат служит в Р.К.К.А.
Родился я в Курганской области, село Черный Олек, где и жил до 1937 года. В 1937 году закончил неполную среднюю школу и в 1938 году поехал в г.
Пушкин учиться на монтера, где и нахожусь по настоящее время и работаю радиомонтером на Пушкинском проволочно-вещательном радиоузле.
Кандидат в члены ВКП (б). Вместе с этим письмом я вам пошлю несколько своих стихов.
По получении моего письма прошу дать ответ по адресу: Ленинградское область, г. Пушкин, ул. Карла Маркса, Рябову Василию Александровичу.
А дальше молодой поэт прочел уже известные стихи.
- Ну, как письмо?.. На запятые не обращайте внимания, я их расставил тогда же, в субботу 21 июня. Расставил красным карандашом, да еще грамматические ошибки подчеркнул. И отправил ему ответ в тот же день. чтобы не откладывать в долгий ящик. Написал ему в письме точно те слова, которые только что произнесли вы: не сделанные, необработанные, надо учиться... и многое еще другое, жесткое и отвратительное.
- А потом?
- А потом была война. Она была настоящей, и нам было все равно, кто ее развязал: Сталин или Гитлер. Мы пошли защищать Родину. Да вы не стесняйтесь, курите, - сказал писатель, видя, что молодой человек потянулся в карман, но нс решился, очевидно, вытащить пачку с сигаретами.
Он достал, конечно, "Мальборо".
... А потом была война. Писатель, который ударился п воспоминания, получил тогда назначение спецвоенкора дивизионной газеты на Ленинградском фронте. В сорок втором, весной, лежа в Сииявинских болотах с фотоаппаратом, он снимал своим вечным "кодаком" боевые действия.
Притаившийся у кочки корреспондент не видел, что в пего целится немецкий снайпер. Но раньше, чем тот нажал курок, прогремел выстрел.
Враг упал. а над ухом корреспондента раздался голос:
- Товарищ капитан, вам здесь оставаться опасно, уходите, я вас прикрою.
- А вы?
- Нам нельзя, мы связь держим.
Корреспондента в этом бою ранило, но он выжил, вернулся в строй и дошел до Праги, где и встретил Победу. После войны пытался наводить справки об однополчанах, но нашел в живых только комбата. И однажды в разговоре комбат назвал фамилию связиста Василия Рябова - героя, погибшего в том бою.
Собственно, вот и все, неизвестно даже: Рябов ли спас военкора. А может, это вообще другой Василий Рябов. Уже почти пятьдесят лет и мучаюсь. Не поймите меня неправильно. Погиб герой на войне. Война не бывает без жертв. Раны утрат затягиваются. А моя - нет. Профессионально мы с вами правы - стихи не сделаны. И все же - не совсем. До сих пор я не могу простить себе, что в его письме запятые красным карандашом. После войны в Пушкин ездил, писал, да разве найдешь? И еще одно помните. Он тогда, на передовой, сказал: "Мы связь держим." - Так и держит. И вы с ним держите. Это вам на всю жизнь пригодится... Даже если вы будете писать ваши стихи, продавая бензин по коммерческим ценам. Память - это ведь совесть...
Сигарета потухла в самом начале, а юный поэт, не замечая этого, прочитал вполголоса из того же письма:
Спасибо, мать, что породила,
Что ты пустила меня в свет,
Что ты меня жизнью такою наградила,
С которой жить бы мне сто лет.
И стихи показались ему не такими уж плохими: искренними, добрыми, и, хоть и не сделанные, но все-таки это были стихи.
- Сто лет будете жить вы. Идите, пишите грамотные стихи. Сделанные, для этого у вас есть все возможности.
Молодой человек поднялся, оделся, попрощался за руку с писателем и, открывая дверь на лестницу, сказал:
- Л может, эти ваши запятые можно как-нибудь того, стереть... Если хотите, я принесу вам замечательную английскую резинку...
Писатель умер, улица Воровского переименована в Поварскую, улица Наташи Качуевской в еще какую-то, и теперь Качуевскую и ее подвиг вряд ли вспомнят.
Поэт дожил до пятидесяти четырех, женился на студентке, родил неполноценного ребенка...
ХЛЕБ
Константину Черницкому
У маленькой Оленьки все было хорошо: мама, папа, бабушка Оля, голубое небо и много игрушек. Единственное, что было плохо, - это манная каша по утрам и хлеб с маслом. Манную кашу еще можно было как-то проглотить, запивая сладким чаем, но вот хлеб... Хлеб есть никак не хотелось... Не помогали ни нетерпеливые покрикивания мамы, спешившей в свою газету и уже стоявшей в прихожей в сапожках на шпильках, рыжей пушистой ушанке и длинном полосатом, связанном бабушкой Олей шарфе с телефонной трубкой в руке, ни грозные взгляды папы, завершавшего утренний ритуал завязыванием модного узла на галстуке перед зеркалом в той же прихожей.