На Персефону она посмотрела лукаво, обернув к ней одно из трех лиц.
— На Олимпе зреет что-то нехорошее, — проговорила она. — Ко мне присылали… За отваром… От Геры…
Персефона ходила туда-сюда по комнате Гекаты, где густо пахло травами, а в котлах дымились и булькали зелья столь опасные, что даже бессмертным не стоило приближаться к ним.
— Почему к тебе? Почему не к Гипносу?
Геката хмыкнула: ну, Владычица, ты же умная! думай!
И Персефона подумала и сама ответила на свой вопрос:
— Потому что им нужен сон более надежный, чем тот, который может плеснуть из своей чаши Гипнос.
— Верно, — отозвалась Геката, помешивая жуткое варево в одном из котлов и бросая туда лапку какого-то существа.
Персефону передёрнуло.
— И ты дала отвар? — спросила царица Подземного мира.
Геката только хмыкнула. Можно было даже не спрашивать: конечно, дала.
Трёхтелая бросила в пространство, не отрываясь от своего занятия:
— Скоро шатнётся трон Громовержца. Вот тогда-то стервятники и налетят.
— Кто ещё участвует, кроме Геры? — тон Персефоны всё больше походил на допросный, но на Гекату это мало действовало. Казалось, она забавлялась. Всем — и тем, что посылала на Олимп отвары, способные надолго усыпить верховного бога, и предстоящей сварой престолонаследников, и волнением своей Владычицы.
— Тебе лучше спросить у Гермеса. Я знаю даже не слухи, а отголоски слухов.
— Мне хватит и отголосков, — твердо произнесла Персефона, усаживаясь на высокое кресло, изящно складывая тонкие ладони на спинке и опираясь маленькими ступнями о подножье.
— Я слышала о Посейдоне и Аполлоне.
Посейдон — логично. Он вечно был недоволен своим жребием и завидовал младшему брату, гордо восседавшему на Олимпе. А вот Аполлон? Никогда бы не подумала, что под его золотистыми кудрями зреют такие коварные планы. Да и кто заподозрит в крамоле красавца-поэта с вечной кифарой под мышкой? Наверное, те, кто забывает о том, что он ещё и прекрасный лучник, который некогда убил дракона Пифона, сына Геи-Земли, едва не улетел за это в Тартар (тогда тоже вмешался Аид: «Только не в Тартар! От его песен точно все титаны разбегутся!») и провел восемь лет в скитаниях, заслуживая милость матери-Земли. Златокудрый кифаред не так прост, и в глазах его — серебряные стрелы, для тех, кто умеет смотреть. И даже сам Гелиос-Солнце даёт ему, порой, управлять своей колесницей. А ведь лошадей Гелиоса не так просто обуздать и сильнейшим из олимпийцев. Значит, Аполлона тоже не стоит недооценивать. Да уж эта троица — Гера, Посейдон и Аполлон — действительно способны перевернуть Олимп.
И что будет тогда? Чей трон шатнётся следующим? И что вообще станет с привычным миром?
От Гекаты Персефона ушла с неспокойным сердцем: оно разрывалось от волнения за мужа (Аиду обязательно придётся разгребать последствия олимпийских бунтов, он же у них — главный чистильщик: весь хлам, без зазрения совести можно смести в аид) и мать (только бы не полезла поддерживать мятежную сестру!)
Но куда хуже стало, когда в Подземный мир заявилась Фетида, и сразу же кинулась к Аиду, который широкими шагами мерил мегарон своего дворца и был погружен в невесёлые думы. Персефона сидела поодаль и вышивала, изредка бросая на мужа обеспокоенные взгляды.
— Они усыпили и связали его. Тысячей ремней с сотней узлов каждый. Он не освободится сам! — кто «он», пояснять не требовалось. На Олимпе все знали, что Фетида неравнодушна к Владыке небес. — Мне нужен Бриарей[6].
Аид недобро сощурился:
— А двузубец не нужен? — поинтересовался ехидно и кивнул на свой символ власти, который, при одном упоминании, покорно лёг в ладонь.
Фетида заломила руки:
— Прошу тебя, Гостеприимный и Щедрый, помоги! Я не могу смотреть на это сборище. Они сейчас пируют на Олимпе и выбирают нового Владыку. Их надо как следует осадить!
— А дверь в Тартар кто будет держать? — невзначай поинтересовался Аид. Голос его звучал обманчиво ласково, как приливная волна, что таит в себе бурю.
Персефона поёжилась.