И что будет тогда? Чей трон шатнётся следующим? И что вообще станет с привычным миром?
От Гекаты Персефона ушла с неспокойным сердцем: оно разрывалось от волнения за мужа (Аиду обязательно придётся разгребать последствия олимпийских бунтов, он же у них главный чистильщик: весь хлам без зазрения совести можно смести в аид) и мать (только бы не полезла поддерживать мятежную сестру!)
Но куда хуже стало, когда в Подземный мир заявилась Фетида и сразу же кинулась к Аиду, который широкими шагами мерил свой мегарон и был погружен в невесёлые думы. Персефона сидела поодаль и вышивала, изредка бросая на мужа обеспокоенные взгляды.
– Они усыпили и связали его. Тысячей ремней с сотней узлов каждый. Он не освободится сам! – кто «он», пояснять не требовалось. На Олимпе все знали, что Фетида неравнодушна к Владыке небес. – Мне нужен Бриарей6.
Аид недобро сощурился:
– А двузубец не нужен? – поинтересовался ехидно и кивнул на свой символ власти, который при одном упоминании покорно лёг в ладонь.
Фетида заломила руки:
– Прошу тебя, Гостеприимный и Щедрый, помоги! Я не могу смотреть на это сборище. Они сейчас пируют на Олимпе и выбирают нового Владыку. Их надо как следует осадить!
– А дверь в Тартар кто будет держать? – невзначай поинтересовался Аид. Голос его звучал обманчиво ласково, как приливная волна, что таит в себе бурю.
Персефона поёжилась.
– Ты же у нас Запирающий Двери, – проговорила Фетида, и взгляд её при этом был совершенно чистым и незамутнённым, – ты и держи.
Вот так просто!
– Действительно, – хмыкнул Аид, – зачем я глупые вопросы задаю?.. – Он покрепче перехватил двузубец и немного устало проговорил, приглашая Фетиду следовать за собой: – Идём.
…И Персефоне вместе с Подземным миром довелось видеть подлинную ужасающую мощь Владыки Аида, в одиночку удержавшего открытым вход в Тартар, откуда так и норовили вырваться титаны, до тех пор, пока Бриарей не вернулся назад и не провозгласил в пятьдесят глоток: «Развязал!»
Когда гигантская кованая дверь, наконец, закрылась, будто захлопнулась пасть чудовища, Владыка обернулся к своим подданным. В глазах его плескался абсолютный первозданный мрак.
Мир смотрел на своего царя с ужасом и восторгом, а юная Весна – с восхищённым благоговением.
То был последний день перед тем, как она поднялась к матери. Вернее, последняя их ночь перед восьмью долгими месяцами разлуки. О, что то была за ночь!
Она хотела так многое сказать своему Владыке, но Аид заставил её замолчать самым действенным способом – жадным голодным поцелуем.
Из четырёх отведенных им месяцев они в этот раз не провели вместе и двух недель. За что Персефона невероятно злилась на бунтовщиков, и вовсе не за то, что те выступили против Зевса.
…А скоро ей стало вовсе не до разговоров – с её губ срывались только стоны, вскрики и его имя…
Теперь же мать спрашивала её: знает ли она о заговоре?
– Гера совершила глупость, что влезла в это, – честно сказала Кора. Её настораживали женщины, выступающие против мужчин. – Да – Зевс не лучший муж, но отличный царь и Владыка. Вряд ли бы Посейдон правил по-другому. – Мать недоверчиво покачала головой. – И да, это моё собственное мнение. Мы с Аидом о политике не разговариваем.
Она хотела добавить, что когда они вместе, то вообще почти не разговаривают, потому что обычно заняты другим. Но смутилась и не стала.
– Может и так, но Зевс наказал её слишком сурово7.
Кора пожала плечами:
– За глупость надо карать.
На сей раз слова были не её, но позицию она разделяла.
– Он приковал её золотыми наручниками…
…наручники…
Кора вспыхнула, отчего её медные волосы, казалось, вспыхнули ещё ярче.
В прошлую ночь её тоже приковывали наручниками к изголовью. Правда, они были не золотыми, а покрытыми нежнейшим мехом, чтобы на тонкой коже не оставалось следов.
– …а на ноги повесил наковальни…
Наковальни? На ноги? Зачем? Ноги куда лучше разводить и закидывать на плечи, а потом – обцеловывать: пальчики, изящные щиколотки, лодыжки…
…выгибаться, стонать, чувствуя свою беспомощность и его власть… принимать его – такого большого, горячего… отдаваться… растворяться…
…к утру охрипнуть от собственных криков, в которых наслаждение мешается с болью…
Она не сразу поймала обеспокоенный материн взгляд:
– Кора, ты в порядке? Ты раскраснелась, тяжело дышишь…
– Всё хорошо, мама, – смущаясь ещё больше, Кора взяла Деметру за руку и заглянула в глаза: – Чем там закончилось с Герой?
– С Герой не закончилось. Сегодня её высекли. И так и оставили висеть между небом и землёй с наковальнями на ногах…
И только тут в голове Коры все кусочки картинки стали на место: золотые цепи с наручниками… наковальни к ногам… бичевание…
Страх тонкой змейкой вполз в её сердце: женщины могут быть сколь угодно богинями, даже верховными, это не помешает мужчине наказывать их столь унизительно и жестоко.
Кора порывисто обняла мать, и так они и сидели молча и обнявшись, думая об одном – как они слабы и бесправны в этом мире.
Страх был с Корой все восемь месяцев, отравляя радость от солнца, тепла и цветов. Не танцевалось, не пелось, не веселилось. Стоило закрыть глаза – представлялась Гера с цепями на руках, наковальнями на ногах и исполосованной спиной…
***
Аид почуял её страх, едва они оказались вместе в общей спальне. Он всегда чуял его, как пес. Заглянул в глаза и ехидно улыбнулся, что вовсе не придало ей уверенности.
Но Персефона (теперь, здесь, для него – Персефона) всё же спросила:
– Ты ведь слышал о наказании Геры?
– Да, – ухмылочка на тонких губах становилась ехидной и змеиной, он надвигался, как неотвратимость, Персефона почти распласталась на постели, опираясь на локти, – и что тебя беспокоит, моя Весна?
Он резко обнажил её хрупкие плечи и стал прокладывать дорожки обжигающих поцелуев от шеи к ключицам. Как всегда, после их долгой разлуки Аид был жаден и почти груб.
Говорить и думать стало сложнее, разум затмевало звездное марево, словно кто-то набросил покрывало Нюкты8.
– Кара… – сумела всё-таки произнести она. – Если бы я… заговор… против тебя… какой была бы… кара?..
Трудно говорить, когда горячие губы зацеловывают каждый уголок твоего тела, а чуткие сильные пальцы ласкают грудь…
Он отстранился, в глазах клубилась непроницаемая первозданная тьма. А когда заговорил – тихий вкрадчивый голос напоминал змея, ползущего среди трав: ядовитого, опасного, завораживающего…
6
Один из трех гекатонхейров, сторуких великанов, после Титаномахии охранявших мятежных титанов, низвергнутых в Тартар.
7
Имеется в виду вот это: «Гневается громовержец и грозит жене наказаниями. Умолкает Гера и сдерживает гнев. Она помнит, как сковал ее Зевс золотыми цепями, повесил между землей и небом, привязав к ее ногам две тяжелые наковальни, и подверг бичеванию» Н. Кун «Мифы и легенды Древней Греции»
8
Нюкта – богиня Ночи, вернее, сама воплощённая Ночь. Она набрасывает на небо своё покрывало, усыпанное мириадами звёзд.