- Ты принц, - отчеканила она. - Наследник престола.
- Что в этом глупого, если наследник престола участвует в рыцарском турнире?! - выкрикнул Эжан уже запальчиво.
Громко фыркнула лошадь, потянувшись к его рукаву.
- Ничего, - устало бросила Каталия. - Если он выходит на ристалище в цветах королевского дома, а не унижает себя и свою мать черными доспехами.
Унижает - не надо было произносить это слово. Говорить его мальчику, который и без того унижен поражением. Который отсиживается в этой грязной конюшне, выжидая момента, чтобы проскочить домой незамеченным. А каким унижением для него было возвращать доспехи тому восточному бастарду! мерзавец будет вздернут сразу же после турнира, Литовт избавит ее даже от повеления... Эжан, бедный мой... прости.
- В цветах королевского дома, - пробормотал принц, - чтобы противники боялись тронуть меня пальцем, не то что копьем, а подбирал их собственноручно господин старший советник!
Эжан никогда не называл Литовта по имени. Только должность - и то сквозь презрительно стиснутые зубы. Так доведенный до белого каления утонченный аристократ с отвращением выплевывает площадную брань.
- Что с ногой? - спросила Каталия.
Эжан встрепенулся, словно именно этот вопрос по-настоящему задел его за живое. Конечно: сейчас он заново переживает свой неудачный поединок вплоть до каждого выпада, защитного приема, обманного движения. До каждого упущенного шанса.
- Если б не нога... - с болезненной досадой выговорил он, не обращаясь к матери. Через мгновение взглянул на нее:
- Все в порядке, просто ушиб... когда упал с коня. Уже не болит.
И - чуть помолчав:
- Матушка, вы должны присутствовать на турнире.
Один из коней неожиданно задрал голову и заржал так, что заложило уши. Королева отвернулась, прикусив изнутри губу.
Сын прогоняет ее. Его можно понять: мальчику хочется остаться наедине со своим поражением, снова и снова все обдумать и утешиться тщательнейшей стратегией поединка на следующий раз.... Следующего раза не будет! - но сегодня Эжан должен верить в возможность реванша, она понимает... Она все понимает. В конце концов, не выходить же ему из этой конюшни среди бела дня под руку с матерью...
И все-таки он ее прогоняет. Сын. Королева сильнее сжала зубы, и на язык просочился приятный солоноватый вкус.
- Мы поговорим вечером, принц Эжан, - бросила она не с угрозой, а с бесстрастной неизбежностью в голосе. И, пригнувшись, шагнула в дверной проем.
Литовт не дожидался ее - хотя, вне всякого сомнения, кто-то из его людей на расстоянии обеспечивал ее безопасность. Как долго она отсутствовала? Три-четыре поединка, а может быть, и все пять. Нечего надеяться на то, что это прошло незамеченным. Более того, у многих хватит ума связать ее отлучку с шарфом, брошенным на арену в знак прерывания поединка, - такое королева позволяла себе нечасто. А там недалеко по цепочке и до Черного рыцаря... хоть бы люди Литовта казнили того бастарда раньше, чем он начнет болтать!
Эжан, Боже мой... Меньше чем через год он станет совершеннолетним, будет коронован и взойдет на престол. Надо смотреть правде в глаза: вряд ему удастся стать королем мирно и спокойно, без неожиданностей, - с его лицом, фигурой, голосом... Она всегда это знала, она сделала все, чтобы свести риск до минимума. Все, что могла, - но она не всемогуща. Мальчику придется бороться, стать жестким и жестоким, расчетливым и дальновидным, окружить себя такими людьми, как Литовт, и беспрекословно следовать советам матери...
Придется. Иначе не бывает.
... а он втихаря выносит свою мальчишескую гордыню на арену, вырядившись в чужие доспехи позорного для королей черного цвета.
Порыв ветра собрал в складки ее накидку: кружево замельтешило перед глазами, и королева резким движением сорвала подношение старшего советника. Даже из соображений тайны и безопасности Каталия Луннорукая, единая властительница Великой Сталлы и провинций на Юге и Востоке, не собирается ходить в черном!
Она швырнула съежившуюся накидку на землю и, повыше подобрав подол, каблуком ввинтила ее в грязь.
Почувствовала чей-то взгляд и подняла глаза.
Полог ближайшего шатра был откинут. У рыцаря, вышедшего на воздух, были светлые волосы и тонкое, почти женственное лицо с прямым носом, красиво вырезанными губами и большими глазами сине-зеленого морского цвета. Совсем молодой, года на три-четыре старше Эжана. Уже без доспехов, в легком камзоле - белом с голубым.
Каталия улыбнулась.
Поселок Порт-Селин, 119-й год от Эпохи Великих Свершений
Она шила это платье вечерами, при свете керосиновой лампы, а то и тусклых коптилок на топленом сале. И сейчас, в лучах яркого солнца, впервые увидела издевательское рыжее пятно посреди подола длинной юбки. Старое и несмываемое, явно появившееся еще в те времена, когда платье было портьерой в большой комнате. И что же теперь делать?!
Только расплакаться.
Так Лили и поступила.
Она бы плакала долго и безутешно. Однако древнее зеркало, мутное и пощербленное, бесстрастно отразило красное некрасивое лицо разобиженной девчонки шестнадцати лет. На такое лицо она просто не имела права! - она, владелица великолепного парчового платья с глубоким декольте, пышными буфами рукавов и присборенной юбкой до земли...
С рыжим пятном.
Все еще шмыгая носом, Лили присела на корточки перед комодом и с трудом выдвинула нижний рассохшийся ящик. Не вынимая, приоткрыла шкатулку с бабушкиными "драгоценностями". На ощупь разыскала круглую брошь с пластмассовым жемчугом и задвинула ящик на место. Не до конца, конечно, но времени уже не было.
Новая складка до треска стянула пояс, но пятно полностью скрылось в ней. Вот видишь - а ты переживала. Лили поправила перекошенную брошку. Некоторые "жемчужины" еще поблескивали, хотя большинство давно стали матовыми белыми шариками.
Она выпрямилась и улыбнулась своему отражению. Пора.
- Уходишь? - отозвалась с кухни мать на протяжный дверной скрип.
- Да, ма, - створка двери, как назло, прижала подол. - Там фильм из города привезли. Не выходи, я сама закрою!
Поздно. Мама уже показалась в кухонном проеме, локтем откинув тюлевую занавеску. Изможденные черты стянулись в напряженную сосредоточенную гримасу - выражение, давно ставшее главным на когда-то мягком и красивом лице. Кисти худых красных рук были сейчас белыми от муки.