– То пятое, то десятое, – дополнил Шмулик.
– Да ты не думай, дружище, в жизни моя Рут вовсе не такая – просто сон мне приснился дурацкий!
– Да я и не думаю, я всё понимаю. Однако же, не просто так, Шломо, ты решился ехать в такую даль, была, небось, у тебя практическая цель?
– Разумеется, была цель. Хотел познакомиться с тамошним царем, по ихнему королем. Задумал рассказать ему о нас, хасидах, о пользе кошерной пищи. Какая только ерунда не приснится!
– А по мне, так вовсе это не ерунда. Разве плохо за долгие века изгнания заполучить, наконец-то, лояльного к нашему иудейскому племени монарха?
– Оставим в стороне политику. Слушай дальше, Шмулик. В один из дней подъехал к постоялому двору экипаж. Вызвали меня. Я вышел и увидал богато одетого господина. Тот подвел красавца-коня и строго сказал: “Шломо, немедленно мчись во дворец. Король ожидает тебя!”
– Радуйся: воплощается задуманное тобою!
– Не торопись, Шмулик. Взобрался я на коня и понесся во дворец. А Рут споро бежит за мной, не отстает ни на аршин. Кричит: “Остановись, неразумный, иудеям не положено ездить верхом, да еще в чужой стране!” Вскоре супруга моя куда-то пропала, а я лечу себе по Лондону вперед и вперед в своей хасидской одежде. Встречные дамы и господа, жандармы и конюхи, кухарки и дворники, нищие и бездомные – все свистят и улюлюкают мне вслед. Доскакал я до ворот королевского дворца и увидал Рут – она бежала бегом и опередила меня. Погрозила кулаком и опять исчезла.
– Погрозила кулаком? Это плохая примета перед аудиенцией у короля!
– Всё пошло вкривь и вкось, Шмулик. Я проявил слабость и, усевшись за роскошный монарший стол, жадно набросился на некошерную пищу – где уж тут говорить о пользе кашрута! Королю не понравился мой наряд. Он посмеялся над хасидским учением и нашим цадиком. Потом он познакомил меня с какой-то молодой важной дамой, которая, по его словам, составила из человеческих частей свирепого великана и вдохнула в него жизнь. “Где же он, этот лиходей?” – спросил я с опаской. “Он уехал из Англии в Божин, задумал какое-то зло!” – ответил мне дама. Тут все засмеялись, а я в страхе бросился наутек из дворца.
– Ты поспешил вернуться в Божин, чтобы предотвратить несчастье? – взволнованно спросил Шмулик.
– Разумеется! У ворот дворца стоял, бия о мостовую копытами, могучий конь. Рядом топталась Рут и с нетерпением ожидала меня. Я уселся в седло, посадил Рут впереди себя и обнял ее. Через четверо суток непрерывной и изнурительной скачки мы очутились на берегу Днепра, на том же самом месте, откуда меня провожали раби Яков и Голда.
– Слава Богу, вы дома!
– Я вновь увидел цадика с супругой. Примиренные, они печально смотрели на меня и на изможденную жену мою. “Где злодей-великан?” вскричали мы оба, я и Рут. “Он сделал свое черное дело и исчез!”– дружно ответили мне старики, и горесть проступила на лицах их.
– Какое же бедствие сотворило сие порождение недоброй фантазии заграничной дамы? – с трепетом спросил Шмулик.
– Не знаю, – ответил Шломо, – из сна мне не ясно, а спросить не у кого – засмеют. Но только на месте того валуна, на котором сидел и плакал раби Яков, я увидал во сне гору песка, и сейчас, на яву, я нашел там все ту же кучу – должно быть, великан стер камень в песок. И теперь тревога грызет меня, и я жду худого, сам не ведаю чего.
Первый сон Шмулика
Шломо закончил свой грустный рассказ и взглянул товарищу в глаза. Взгляд Шмулика излучал печаль и сочувствие. Он сопереживал, приняв на себя долю тревоги и душевной боли пострадавшего во сне друга.
Шмулик взял Шломо под руку и, взволнованные, оба хасида стали прохаживаться вдоль берега реки. Молчали. Первым заговорил Шломо.
– Ты знаешь, Шмулик, если вдуматься, то ведь мой сон, как ни толкуй его, ничего реально опасного не предвещает. Следуя здравому смыслу, я должен постараться поскорей забыть перипетии моих ночных видений и изгнать из сердца пустейшую смуту. Да вот только какая-то неведомая сила во мне мешает унять душевный трепет. Что бы это значило, дружище?
– Может быть, Шломо, ты просто мнителен?
– Я точно мнителен! Как-то раз, в бытность мою на Западе, я почувствовал себя худо – страшная тоска одолевала меня. Лекарь добросовестно обстукал и общупал меня всего, припал ухом к груди, заставил показать язык, внимательно выслушал жалобы. Затем огласил свой вердикт, дескать, внутри меня разлилась черная желчь, знак меланхолии. Для скорейшего исцеления рекомендовал прогулки на воздухе, сокращение мясного рациона и полноценный ночной сон. И добавил, что если я не последую его советам, а буду продолжать прислушиваться ко всякому шороху в теле, то со мной случится ипохондрия.