Почти до самого конца шабаша, никем не беспокоимая, лежа у потухавшего костра, ведьма не отпускала от себя этот сладко привороживший все ее существо юный, привлекательный образ…
Спокоен и радостен был обратный Анискин полет, под крик петухов, в предрассветной мающей мгле, к родному селу, где ее ждала, по обещанию Хозяина Праздника, радость новой, доселе не испытанной страсти.
Сознание того, что за нею все время неустанно следят глаза незримого Ночного Козла и каждое деяние ее небезразлично воспринимается и запоминается им, заставило Аниску приноравливать свою жизнь и поступки к желанию и воле своего Господина. Зная, что последний вменяет ведьмам в обязанность творить вред, зарецкая чародейка начала усердно и осторожно портить не только скот (что случалось порою и раньше), но трогать и людей, — то, чего прежде она избегала. Ночью, в виде черной собаки, унесла и загрызла поповского гуся; пустила по ветру пыль с пожеланием раздумья и корчей в сторону, где играли дети соседки; на граничащий с нею двор, по другую сторону дома, вылила наговоренные, с собачьим пометом в поганом котле вскипяченные помои…
Страх перед Господином заставлял чаровницу все время думать о том, как ему угодить и избавиться таким образом от неприятностей за доверчивость к Максиму.
В свою очередь нечистая сила стала заметно ей помогать. Каждую ночь видела Аниска во сне всех тех, кто должен будет в течение дня прийти к ней ворожить и гадать. Во сне же она получала и указания, что каждому посетителю следует дать в качестве снадобья или предсказать. Ведьме удалось между прочим открыть, где находятся кони, украденные у Гордеевых и Степанчука, и сообщить Феоклисте Седых, что к ней вернется скоро муж, пропавший без вести на войне.
Лето стояло очень жаркое. Ливней давно уже не было. Можно было подумать, что богини дождя и росы, рассердясь за что-то на темную, пылью покрытую землю, решили оставить ее на долгое время без влаги. Обмелели реки, почти иссякли ручьи, пересохли непроходимые прежде трясины.
Болотная и водяная нечисть и нежить весьма страдали от этой вражды невидимых, но могучих бессмертных богинь. Ввиду недостатка росы русалки остерегались выходить на поля по ночам. Совсем почти смолкли их песни, прекратились игры, и не слышался более на заливных прежде лугах серебристый разливчатый хохот водных красавиц.
Болотные бесовки и бесы прятались днем в глубине покрытых сверху подсохшим мшаным покровом озер и лишь при свете луны осмеливались выглядывать из немногих осунувшихся, загрязненных и суженных окон. Но и на дне мутных и грязных трясин не чувствовал себя вполне в безопасности когда-то толстый, теперь похудевший от беспокойства Болотник. Мудрый старик знал, что несчастье грозит не от одних только жгучих солнечных стрел: он догадывался о возможности и другой, быть может близкой, беды. По ночам, когда в лесу и на тинистых топях стояла полная тишина, ибо лягушки не квакали и не трещал козодой, Болотник ложился на дно своего трясинного озера и чутко прислушивался к долетавшим откуда-то снизу глухим и далеким шагам. По учащенности этих шагов старик догадывался, что Владыка Огня, чем-то недовольный, ходит сердито по своему подземному царству и, того и глядя, выйдет наружу. Трясинник знал, что вместе с ним вырвутся на поверхность земли жадные демоны пламени — всепожирающие пожары.
И они вырвались.
В одну из ночей, высунувшись по плечи из ржавой воды черного окна, Болотник потянул, посапывая, приплюснутым носом своим чуть-чуть посвежевший с вечера воздух, и на покрывшейся морщинами морде его изобразилась тревога. В воздухе чувствовался тонкий, едва уловимый запах дыма. На следующую ночь запах был уже вполне ощутителен. Чуткое обоняние владыки трясин быстро определило, что горят дальние торфяные болота. Подняв вверх мокрый и грязный когтистый свой палец, Трясинник пытался определить силу и направление ветра. Последний, едва ощутительно, но все-таки дул от горящих торфяников к поросшим лесом берегам Ярыни.
«Скверно будет, — подумал, насупившись, Болотник. — Я, конечно, отлежусь вместе с женами, закопавшись в ил моего озера. Но вот для всех там места, пожалуй, не хватит, и лозовые бесенята, что живут под кустами, около высоких теперь луж и грязей, и те, что гнездятся в осоке, могут пропасть».
Через тех болотных бесов, что служили ему, властелин трясины отдал приказ, чтобы при приближении огня все бесовки и бесенята отнюдь не убегали бы вместе с крысами и зайцами вслед улетающим птицам, а ныряли бы на дно подземного озера и не выходили оттуда впредь до его, владыки, приказа.