— Слезай, девочка, — послышался голос, знакомый, но вовсе не страшный.
Аксютка послушно слезла с креста. Вглядевшись в подошедшего, она увидела, что это бородатый, с заросшим рыжими волосами лицом человек, очень похожий на кого-то из окрестных мужиков. Вместе с тем девочка поняла, что под этою совсем обыденною с виду деревенской внешностью кроется не кто иной, как сам черт.
— Одевайся, девочка, — сказал властно последний.
Аксютка быстро оделась. Ее мучил вопрос, чего от нее нужно этому волосатому собеседнику, в голосе которого чувствуется какая-то неприязненная сила.
— Пойдем, — зазвучал вновь этот знакомый и решительный голос.
— Куда? Зачем? — робко попробовала спросить Аксютка.
— Начальство тебя требует! — И черт во образе мужика повел девочку по темной дороге.
— Куда же ты меня ведешь, дяденька? — продолжала спрашивать Ксенька, шагая с ним рядом.
— Увидишь, — мрачно ответил вожатый.
Девочка догадалась, что мохнатый спутник хочет увести ее куда-то, как можно дальше от воды, где, по словам старой бесовки с болота, живет ее мать, которая одна только может ее спасти и не дать в обиду этому принявшему человеческий облик обитателю адского пламени (какими описывала ей бесов старая Праскуха). «Если он огневой породы, то в воду не полезет», — мелькнула мысль у Аксютки. Это соображение успокоило несколько девочку и заронило в нее надежду на спасение.
— А ежели я с тобой не пойду? — неожиданно храбрым голосом спросила она.
— Поведу, — был краткий ответ. И рука с длинными когтями потянулась к девочке, чтобы схватить ее за плечо.
Марыськина дочь быстро и ловко отпрыгнула в сторону.
— Сначала поймай! — резким, пронзительным голосом вскрикнула она и, подобрав юбчонку, кинулась по дороге к селу.
Тяжело и часто топоча сапогами, неотступно и неутомимо гнался за нею черт во образе мужика.
— Не смей убегать! Все равно изловлю! Все равно наша будешь! — кричал он вслед летящей, как вихрь, через деревню Аксютке.
Та понимала, что ей нужно добежать до реки ранее черта. В Ярыни защитит ее мать!
Девочка напрягала все свои силы. Задыхаясь от быстрого бега, шлепая и брызгаясь, вбежала она наконец по колено в воду и оглянулась.
Черт стоял на берегу и протягивал вслед за нею длинные, все растущие руки…
— Не смей! Тут не твое! — крикнула ему девочка и смело рванулась вперед, к середине реки…
— Отчего ты стонешь, Оксаня, что с тобой? — прервала ее сон старая Праскуха, с огарком в руках подошедшая к приемной дочери.
— Сон, бабушка, страшный видела. Будто от черта в реку пряталась, — отвечала Аксютка.
— Ты вот поменьше с Аниской знайся, так и снов страшных видеть не будешь. А то, прости Господи, целые дни у нее торчишь… Про огород совсем позабыла!.. Еще нечисти какой от нее в хату сюда занесешь! Не ходи к ней больше, Ксенька! — заключила свою речь старая знахарка.
— Хорошо. Не пойду больше, бабушка, — последовал несколько удививший Праскуху ответ приемыша.
— Давно бы так. А теперь спи, Христос с тобой! Помолись хорошенько, и сон увидишь хороший. А то и сама стонешь, и мне спать не даешь.
Скоро и старуха, и ее приемная дочь снова спали, и черт больше не снился Аксютке.
Неожиданная смерть Аниски и Сени взбудоражила тихое Зарецкое.
Про смерть Аниски узнали не сразу. Около домика дьякона с утра толпились мужики и бабы. Некоторые видели, как молодой человек шел в вечернем сумраке к ведьминой хате, и решили потребовать у колдуньи объяснений по поводу случившегося.
Когда после бесплодных стуков в окно сотский с десятским высадили дверь и, стуча сапогами, вошли в жилище ведьмы, та давно уже окоченела. По широко раскрытым глазам и потемневшим губам ползали мухи. Лицо Аниски сохранило страдальчески удивленное выражение.
Столь подозрительно внезапную, одновременную смерть юноши с женщиной нельзя было утаить от властей, которым и дано было знать. На другой день приехали в село становой пристав и врач. Последний произвел вскрытие умерших и признал отравление. Становой занялся опросом жителей. Узнав, что в день смерти Аниски у нее была, между прочим, Аксютка, пристав распорядился позвать к нему девочку.
Та, с тех пор как ей стало известно о смерти наставницы своей в ведьмовском искусстве, а кроме нее и Сени, была сама не своя от волненья и страха. Юной отравительнице даже не верилось, что она была причиною этих смертей. Но страх наказания все более и более овладевал сердцем Аксютки.