========== Глава 1. ==========
Комната.
Огромная комната с высокими потолками и большими ромбовидными окнами. Светлая, просторная, уютно освещенная огнем в камине и праздничными огнями на ёлке.
Ёлка.
Высокая, белоснежная, словно покрытая инеем до каждой, самой маленькой иголочки, богато украшенная изящными серебряными и хрустальными безделушками, переливающимися в огнях свечей. Под ёлкой – гора нарядных, перевязанных бантами и лентами, свертков.
Рождество.
Утро.
Утро в той же комнате, и косые лучи низкого зимнего солнца пробиваются в стрельчатые окна, ложась золотистыми пятнами на светлый паркетный пол и запутываясь в серебристых ветвях праздничного дерева. Огонь в камине давно погас, и только зачарованные свечи все так же поблескивают в пушистых еловых ветвях.
День.
Солнце ушло из этой комнаты, и теперь она ярко освещена большой хрустальной люстрой, а в камине вновь пляшет огонь. Теперь здесь появились следы чьего-то присутствия: идеально подобранные в тон декоративные подушки на софе лежат в легком беспорядке, стулья вокруг небольшого столика расставлены не так симметрично, на полу валяется что-то небольшое и яркое, но никак не получается разглядеть, что именно…
Утро.
День.
Вечер.
Не имеет значения.
Каждый раз все заканчивается одинаково.
Она знает, что будет дальше.
Распахиваются белые двери, и в них бегом влетает мальчик. У него светлые, почти белые волосы, острое личико и серые глаза. Он одет всегда по-разному: утром – в пижаму с какими-то яркими зверушками, днем – в светлую рубашечку и серые брючки, вечером – в не по-детски элегантный костюмчик с галстуком-бабочкой, словно уменьшенную копию взрослого.
Но каждый раз повторяется одно и то же.
Радостный детский вопль:
- Папа!..
Красный луч.
Легкое детское тельце, отброшенное заклинанием к стене.
Белая мраморная колонна с фарфоровой вазой на ней, которая медленно, но неотвратимо заваливается набок, задетая им, и обрушивается сверху.
Кровь, много крови.
И серые, как осеннее небо, глаза, смотрящие в пустоту остановившимся навечно взглядом.
*** Девушка с растрепанными каштановыми волосами резко села в постели.
Опять этот сон.
Снова.
Она привычно щёлкнула выключателем настольной лампы, взглянула на часы и не удержалась от тихого протяжного стона.
Половина пятого утра. И поспать сегодня больше не удастся – никогда не удаётся после этих снов.
Впервые этот светловолосый мальчик приснился ей несколько месяцев назад. Тогда она проснулась с криком на губах и вся в поту, руки тряслись так, что стакан с водой беспрерывно стучал стеклом о зубы. Несколько дней она не могла нормально уснуть, потому что стоило ей закрыть глаза, как перед ней всплывало это острое, бледное, залитое алой кровью мертвое детское лицо. Это был худший её кошмар: ни Беллатрикс, пытающая её снова и снова в её снах, ни мертвые друзья и знакомые, погибшие на войне и являвшиеся к ней, задавая бессчетные и бессмысленные “почему?..“, ни адское пламя, пожирающее её саму в Выручай-комнате – ничто из этого не было так мучительно, как лицо мертвого маленького ребенка.
Тогда несколько флаконов зелья сна без сновидений вернули ей спокойные ночи. Если бы не категорические запреты колдомедиков на регулярное употребление, Гермиона продолжала бы принимать его и дальше, потому что закрывать глаза вечером, зная, что ночью она может вновь увидеть его, было страшно. Но, несмотря на тревогу, первая ночь без зелья прошла спокойно. А за ней еще одна, и еще, и еще. Девушка успокоилась и решила, что это были просто игры разума, сбой психики, еще не отошедшей от ужасов войны, когда её рождественский кошмар вернулся.
А потом снова.
И снова.
Сны приходили все чаще и чаще, а зелья помогали все меньше и меньше, и, в конце концов, как ей и говорили, перестали действовать совсем, оставив девушку наедине с её кошмаром.
В этих снах менялось время суток, одежда мальчика, какие-то незначительные детали обстановки, но неизменными оставались две вещи. Первая – светловолосый сероглазый мальчик всегда умирал. И вторая – она ничего не могла изменить. Как ни старалась, какие бы техники ни использовала, Гермиона никак не могла повлиять на свой сон, и ей оставалось раз за разом смотреть на происходящее со стороны.
Красный луч.
Стена.
Колонна.
Смерть.
Гермиона вылезла из постели, завернулась в теплый не по сезону халат и прошлепала босыми ногами на кухню. До начала рабочего дня оставалось еще больше четырех часов, и тех пяти, которые она успела проспать, было явно недостаточно. Она чувствовала себя уставшей и разбитой гораздо в большей степени, чем вечером перед тем, как отправиться в постель. Тело то и дело пробивала мелкая дрожь, её слегка морозило, несмотря на довольно жаркую даже для летнего Лондона погоду, и ощутимо тошнило. Еще несколько месяцев назад подобные эффекты выбивали её из колеи на несколько дней подряд, но постепенно Гермионе удалось приспособиться. Выработать алгоритм. Почти привыкнуть.
Толстый махровый халат, который был велик ей на несколько размеров, позволял завернуться в него с ног до головы. Сейчас она выпьет чашку крепкого кофе со сливками и сухариком, чтобы окончательно проснуться и унять тошноту. Затем примет обжигающе горячий душ, который наполнял всю небольшую ванную комнату густым белым паром. После душа – легкий завтрак и кофе. Много кофе.
Когда все это началось, и Гермиона еще пыталась как-то бороться, кофе ей категорически не рекомендовали, равно как алкоголь и другие напитки, которые стимулировали нервную систему. Её врач утверждал, что от этого будет только хуже, кошмары станут ярче и приходить будут чаще.
Вранье.
Полный отказ от стимуляторов, мятный, ромашковый и еще черт знает какие травяные чаи, умиротворяющий бальзам и успокоительные зелья, даже двухнедельный отпуск, взятый ради того, чтобы сбросить стресс и привести нервную систему в порядок – не помогало ничего. Этот сон преследовал её все чаще, а что касается яркости… ярче было уже просто некуда. Гермиона уже знала эту проклятую комнату во всех деталях. Свертков под ёлкой было ровно двадцать три, её украшали пятьдесят восемь свечей – по крайней мере, со стороны, видимой Гермионе, на софе лежало пять декоративных подушек… Она пыталась сосредоточиться на деталях, судорожно цепляясь за бессмысленные подсчеты, чтобы не видеть. Не смотреть. На стену. На колонну. На него…
Но все было тщетно. Там, во сне, как будто невидимый режиссер направлял её, отдавая беззвучные команды оператору её глаз. Сколько бы она ни пересчитывала свечи и ни рассматривала лепнину на камине, в какой-то момент её взгляд сам собой обращался в нужную сторону.
Разворот.
Дверь.
Замедленные, как будто под водой, движения.
Полет. Долгий, мучительно долгий.
Фокус на колонну. Крупный план.
Нельзя отвернуться. Нельзя закрыть глаза. Невозможно проснуться. Только наблюдать раз за разом, зная, каким будет финал.
Кофе на самом деле помогал. Помогал пережить долгие от недосыпа дни после, взять себя в руки и сосредоточиться на текущих задачах.
Алкоголь тоже помогал. Бокал вина перед сном позволял хоть немного расслабиться и притушить тревогу и страх перед тем, что сегодня она опять увидит его.
А еще помогали сигареты. Банальные маггловские сигареты. Гермиона когда-то гордилась тем, что выдержала напряжение предвоенных лет, прошла войну и смогла справиться с её последствиями, не сорвавшись в зависимости. Она не глушила боль алкоголем, не спасалась от одиночества в череде чужих объятий, не пыталась ощутить вкус жизни в острых ощущениях. Она смогла. Она справилась. Закончила учебу, получила работу, вышла замуж за любимого парня и делала успешную карьеру. В страшный период, когда похороны следовали одни за другими – она держалась. Когда одиночество и призраки мертвых преследовали её, вернувшуюся в Хогвартс без друзей - она справилась. И даже в тот момент, когда Рон разбил вдребезги её сердце и мечты о будущем, вынудив её положить конец их, будем честными, не самому удачному браку – даже тогда она не сломалась.