Звук снимаемой трубки. БУМ! И тишина. Изолиния длиною в жизнь. Молчание сердца на границе жизни и небытия. И голос, голос манящий, зовущий, побеждающий разум:
— Да.
Вероника слышала этот голос сотни раз. Эту интонацию она знала наизусть, цепенела каждый раз, и только усилием воли заставляла себя что-то невнятно выталкивать из пересохшего рта. Так было сейчас.
— Привет, — с трудом выдохнула Вероника, от паники забыв все языки, на которых могла бы говорить.
Молчание. Макс любил молчать, ожидая её слов. Видимо он наслаждался паникой, которая не знает границ и ощущается на расстоянии. Она слышна в неуловимом дрожании голоса, в очень тяжелом дыхании, в напряжении всего тела, что придает голосу неестественность. Или он не любил отвечать за базар, и для этого старался молчать и не предлагать ничего, по крайней мере, ей? Или действовал по принципу — молчи, за умного сойдешь? Это неважно почему, главное, что обычно он старался ничего не предлагать, пока Вероника сама не спрашивала его о чем-либо. Так и теперь ей пришлось искать какой-то нормальный вопрос. Половина успеха любого дела — это правильное начало. А как начать беседу? С правильного вопроса. Но, увы, она задала самый дурацкий из всех вопросов:
— Как дела? — спросила Ника.
— Потихоньку.
Молчание снова. Да, Макс всегда был таким. И она это знала, но каждый раз это было пыткой. Каждый раз это было падением в бездну, погружением в глубины темной воды. Не собираясь сдаваться, Вероника задала другой вопрос, не менее дурацкий по своей сути, но являющийся логичным продолжением.
— Чем занят?
Макс произнес, разделяя слова длинными паузами.
— Да… ничем…вроде бы…а. что…есть… предложения?
— Даже не знаю, — Вероника запаниковала и предложила, — например, можно встретиться.
— Давай, сегодня самое подходящее время. Давай в два, на «Техноложке».
— Хорошо.
Макс повесил трубку. Вероника сидела на диване и сжимала трубку телефона в руках. Она разглядывала носки. Напряженность Вероники изменила конфигурацию пространства, разрушив гармонию и покой, разорвав тишину ультразвуком натянутых нервов, и Майк отвлекся от любимой гитары, посмотрел на Веронику и спросил:
— Ты куда-то собираешься?
Вероника молчала. Лгать Майку ей совершенно не хотелось. Вообще не хотелось ничего говорить. Но она выбрала ложь. Впрочем, говорить ложь — это один из способов открывать правду. Просто надо уметь слушать. А ещё есть отличный способ — это сказать лишь часть правды. Поэтому Вероника сказала часть правды:
— Да, с подругой хочу встретиться, — небрежно бросила Вероника.
А про себя Фадеева подумала: «Да, точно, мы с ним встречаемся как две подруги, как две скрывающие свою сущность лесбиянки, которые очень хотят заняться друг с другом сексом, но почему-то продолжают играть роли гетеросексуальных женщин. Так и мы с Максом. И я, и он знаем, что правильнее всего было бы не прогуливаться по набережным и тупо глушить кофе с коньяком в кафе, а завалиться на денек-другой в постель, и ответить на все-все вопросы, не словами, а делом. Но, блин, видимо не только у меня тараканы в голове, но и у него. Причем мои тараканы очень мирные и дрессированные, а вот его — дикие и кажется вечно „употребившие“. Или вообще у него нет тараканов, потому, что их сожрали более страшные звери, надежно в его башке поселившиеся. Интересно, а если бы сейчас взять и сказать Майку правду? Интересно, как он отреагирует».
— Красивая подруга-то? — живо заинтересовался Майк. Его мысли понеслись по привычной дорожке: «Неплохо было бы с какой-нибудь её симпатичной подружкой познакомиться. Может быть, и правда, найти ещё парочку женщин? Вероника не каждый день свободна, да и не узнает ничего, при её-то почти нулевой интуиции. А у неё есть очень даже симпатичные подружки. Вот если бы Женька не была девушкой Стаса, то я бы предложил ей пообщаться. Но обмануть своего лучшего друга я не могу».
— Нет, не очень. Тебе не понравиться, — усмехнулась Вероника.
Где-то в глубине души, Вероника думала, что, конечно же, она не права, что не надо врать, но всё равно продолжала оправдываться перед собой: «Разве это не правда? Никакой лжи. Такая подруга Майку не понравиться точно. Не думаю, что Майка тянет к мальчикам, его тянет девочкам-то и порой очень даже сильно. Не сомневаюсь, что пока я буду тусоваться с Максом, он позвонит паре-тройке каких-нибудь тёток, а раз я работаю в выходные, то он конечно, без труда с кем-нибудь и договориться. Смешной он, думает, что может изменять незаметно. Хм, как же. Тут даже интуиция не нужна, потому как всё и так понятно. К чему лишняя интуиция, когда достаточно быть внимательной». Разрешив себе подобными изысканиями полную свободу действий, Вероника спросила:
— Ты же всё равно сегодня вечером занят?
— Нет, не очень. Ладно, не переживай, я найду, чем себя занять, — отмахнулся Майк. — Ты сегодня сюда ещё вернешься?
— Нет, я, пожалуй, к себе поеду. Надо дома показаться, да и на работу в пятницу, а халат и всё остальное — дома.
На этом тема для разговора была исчерпана. Майк вернулся к возне с гитарой, а Вероника стала готовиться к очередной битве добра со злом. Собираться спокойно было очень трудно. Сердце отказывалось работать в автоматическом режиме, и то ускорялось, то исчезало, то ударяло в стенки грудной клетки так, что ребра вздрагивали и отвечали легкой вибрацией на каждый сердечный толчок, то таилось где-то в глубинах тела, не желая работать. Идти ей было не далеко, поэтому она тянула время. Майк наблюдая, о чём-то думал. Через некоторое время, болезненно хмуря брови, словно у него резко заболела голова, сказал:
— Мне приснился сегодня странный сон.
Он говорил очень медленно и тихо, смотря не на Веронику, а куда-то мимо неё в пространство.
— Сны — это просто сны. Или ты веришь снам? — Вероника посмотрела на него, отчего-то смутилась и отвернулась. Сама она верила. Вероника так часто видела странные сны, особенно в то время когда встречалась с Максом. Она всегда придавала им большое значение, но не любила об этом говорить. Она вообще старалась не обсуждать с людьми свои мистические мысли. К чему выделяться? Также смотря в точку за границей пространства, Майк продолжил свой рассказ:
— Мне снилось, что ты уходишь от меня. Навсегда уходишь.
— И что ты мне сказал? — Уточнила Вероника. Её мысли были совершенно другими: «Интересно, как может уйти тот, кто и не приходил? Я не любила тебя, и не люблю. Я вообще никого, кроме Макса, не люблю. И его, может быть, тоже не люблю. Впрочем, я уже ничего не знаю, в моей голове всё давно перепуталось и любовь, и нелюбовь».
— Я отпустил тебя, — сказал Майк.
Это прозвучало как-то обречённо, или нет, это звучало так, будто он давно решил от неё отделаться, и вот не знал, как это всё реализовать.
Вероника метнула в него злобный взгляд:
— Глупости. Я уходить не собираюсь, — засмеялась Вероника, — нет. Ты, мой дорогой, Майк этого не дождешься. Или ты решил, что есть мужчина, которого я люблю больше чем тебя?
Однако чтобы Фадеева не говорила, в мыслях крутилось совершенно другое: «Есть другой мужчина, которого я любила и продолжаю любить, и ты правильно догадываешься, меня не изменить, я буду любить его вечно. Другое дело, что любить вечно и ждать вечно — это разные темы. Я не обещала Максу, что буду ждать его вечно. Когда-нибудь мне это надоест, может быть».
— Я поделился с тобой сном и всё, — сказал Майк и пожал плечами, словно пытаясь выразить полное безразличие к тревожному сновидению.
— А тебе случайно не увиделось ещё чего-нибудь интересного в этом сне? Например, что я ушла к очень богатому мужчине? Нет, такого не было?
— Нет, ты уходила просто куда-то в пустоту, потом мне ещё снилась какая-то пустыня, короче, бред, забудь. Я и сам не знаю, чего вдруг мне припёрло об этом вспомнить.
— В субботу увидимся, сновидец, — Вероника небрежно подхватила сумку.
Ей казалось, что Майк увидел часть её сна, ту самую часть, в которой она видела не Макса, а именно пустыню и бредущего странника, готовящегося к чему-то непонятно страшному и таинственному. И она знала, что это как-то связано с ней, только не знала как. Пытаясь отогнать крайне неприятные ощущение от этого глупого разговора, Вероника игриво потянула Майка за рукав и со смехом сказала:
— Пойдём, проводишь меня хотя бы до двери ясновидящий сновидец.
Майк нехотя оторвался от возни с гитарой, поднялся и поплёлся за ней прихожую по длинному коридору. Он проводил её до двери, поцеловал на прощание. Закрыв за собой дверь, Вероника уже забыла о нём, она была всем своим существом в предстоящей встрече. Она не знала что говорить, как себя вести и вообще что со всем этим делать. В памяти почему-то возникла недавняя ситуация. Она передернула плечами. Пару недель назад, ночуя у Майка, она проснулась от звука собственных слез. Когда Майк спросил её, в чём, собственно говоря, дело, Вероника, рыдая, захлебываясь слезами, стала что-то ему объяснять сквозь сон и слёзы. Она долго не могла успокоиться. Сквозь слёзы она всё время повторяла одно и тоже: «Он не мог же уйти, так ничего не объяснив? Ведь, скажи, обращалась она к нему, не мог же? Так не должно было быть. Он не мог уйти, просто так. Не мог. Я не понимаю, почему он ушел. Почему надо было меня оставлять, вот так, ничего не сказав? Почему он ушёл, ничего не объяснив? Почему он просто исчез? Почему?» Теперь это вспомнилось ярко, болезненно и почему-то вызывало чувство вины.