Шепотин, с одной стороны, боялся утечки информации, а с другой – намеревался в случае, если я успешно выполню задание, тайно использовать экс-Спя-щего в каких-то своих, корыстных целях. То же самое было и в Артемовске, только там Юра Колесников погиб, и Спящие погибли, и вся надежда у шефа осталась только на Мапряльск…
Теперь ясно, почему он сделал вид, что впервые слышит обо мне, когда ему позвонил Нагорнов. Больше всего Игорь Всеволодович боится, что о его самодеятельности станет известно руководству Инвестигации. Не потому, что в случае провала его накажут за сокрытие информации и несанкционированное проведение тайной операции, а потому, что сокровище, к обладанию которым он стремился столько лет, уплывет из его рук и станет всеобщим достоянием.
И еще, видимо, он боится, что, если о подлинной сути Спящих станет известно кому-то из властей предержащих, их могут просто-напросто ликвидировать еще до того, как они проснутся.
Судя по тому, что такие попытки имеют место, опасения шефа отнюдь не безосновательны.
Эх, знать бы, что же представляют собой Спящие и кто именно стремится воспрепятствовать тому, чтобы они проснулись!..
Но на этот счет можно гадать сколько угодно. Чем, собственно, я и занимаюсь до того момента, пока в камере не становится окончательно темно.
А потом ко мне незаметно подкрадывается сон.
* * *
Не знаю, сколько времени я проспал. Часов-то у меня нет…
Интересно, кстати, почему это в наших пенитенциарных учреждениях так заведено – лишать человека всяких мелких, но полезных предметов? Ну, хорошо, шнурки, брючный ремень, перочинный ножик и прочие предметы обихода – это еще понятно… На шнурках или ремне можно повеситься или удавить кого-нибудь из охранников, ножиком можно пырнуть соседа по камере либо вскрыть себе вены, либо, на худой конец, проковырять дыру в стене с целью побега в духе графа Монте-Кристо. Но что противозаконного можно сотворить с помощью наручных часов?..
Тем не менее, судя по кромешной тьме снаружи, до рассвета далеко. Спать бы еще да спать.
Но мне не спится.
Я лежу, бессмысленно пялясь в темноту, и пытаюсь уловить ту мысль, которая только что посетила меня во сне. Это было нечто важное, но сколько я ни силюсь вспомнить, мне это никак не удается, и тогда я перестаю напрасно напрягать свою память и просто лежу.
Перед моим мысленным взором проплывают отрывочные видения. Лица людей, с которыми мне пришлось общаться, и эпизоды тех событий, которые происходили со мной в этом маленьком городке…
В разгар этого меланхолического времяпрепровождения я вдруг слышу, как кто-то осторожно орудует ключом в замочной скважине, пытаясь отпереть дверь моей камеры. На охрану это не похоже, потому что охрана, во-первых, всегда сначала глядит в окошечко, прежде чем открыть дверь, а во-вторых, охранник не будет так долго возиться с ключами.
Естественно, меня посещают самые зловещие подозрения. Я соскальзываю с лежака, чтобы притаиться за дверью, но в этот момент щелкает выключатель, и яркий свет заливает камеру.
Через порог переступает не кто иной, как Евгений Нагорнов. На этот раз он в милицейской форме, и на поясе у него висит кобура с пистолетом. Однако, судя по его смущенной улыбке, явился он сюда вовсе не для того, чтобы убить меня.
– Чаю хочешь? – спрашивает он как ни в чем не бывало.
Та-ак. Переход на «ты», видимо, должен означать, что в моем статусе обвиняемого в тяжком преступлении произошли какие-то изменения.
– С каких это пор преступников и убийц поят чаем за решеткой? – ворчу я, расслабляя сведенные судорогой мышцы.
– Ну, ладно, не становись в позу! – хлопает капитан меня по плечу. – За решеткой я тебя чаем поить не собираюсь. Я сегодня дежурю по отделу, так что мы можем расположиться у меня в кабинете. У меня и печенье есть, – добавляет торопливо он, словно этот довод обязательно убедит меня в неотразимости предложения капитана.
Я бессильно опускаюсь на лежак и прикрываю глаза. Не хочется смотреть на широкую улыбку того, кто еще несколько часов тому назад обращался к тебе: «Гражданин Сабуров».
– Послушай, Лен, – продолжает Нагорнов. – Ты можешь дуться на меня сколько угодно, но разве я виноват? Нет, – тут же поправляется он, опустив голову, – вина моя в твоем задержании, конечно, есть, и я приношу тебе самые искренние извинения… Но откуда ж мне было знать, кто ты такой? А тут еще этот твой шеф… тоже мне, конспиратор!.. И что у вас за контора такая странная? Засекретились, понимаешь, от всего мира, а мы тут расхлебывать должны, кто есть кто!..
Я делаю несколько глубоких вздохов и выдохов,. после чего осведомляюсь:
– Следует ли понимать ваше поведение, гражданин капитан, в том смысле, что вы меня решили освободить?
Нагорнов смущенно чешет затылок:
– Ну, вообще-то отпустить тебя должны завтра утром. Указание пока устное… сам понимаешь, надо оформить бумаги и все такое, а следователь появится только завтра утром…
– Так чего ж ты тогда вперся сюда посреди ночи? – возмущенно спрашиваю я.
– Ну, это… я думал, тебе приятно будет… узнать и вообще… – смущается старший оперуполномоченный.
Что-то я окончательно перестаю понимать выверты судьбы, которые уготовлены мне в этом городке.
– Так как насчет чая? – не отстает Нагорнов.
– Да иди ты со своим чаем! – грубовато отвечаю я. – Лучше бы закурить предложил!..
Евгений вытаскивает из кармана кителя помятую пачку и протягивает ее мне. Потом подносит огонек зажигалки.
От табачного дыма приятно кружится голова. Сколько же времени я не курил? С ума сойти!..
– Ну, рассказывай, – требую я, жадно затягиваясь сигаретой.
Нагорнов присаживается рядом со мной на лежак. Если бы кто-нибудь видел нас сейчас, то подумал бы, что присутствует на репетиции пьесы в театре абсурда.
– А что рассказывать-то? – застенчиво бормочет капитан. – Ну, в общем, стало ясно, что ты действительно ни в чем не виноват. Мы еще почему тебя подозревали? Из-за чемоданчика твоего дурацкого!.. Наслушался я Ножина, пусть земля ему будет пухом, о всяких гипнозах и решил, что ты подходишь на роль заезжего экстрасенса с преступными наклонностями… Думал, у тебя в чемоданчике какой-нибудь специальный прибор имеется, чтобы людей усыплять… А тут еще это убийство… Да и вел ты себя, Лен, крайне подозрительно, согласись…
– А что произошло сегодня?
– Ну, во-первых, пришли данные инструментальной экспертизы, которая показала, что нет в твоем этом… «мобиле»… никаких устройств и программ, позволяющих осуществлять спонтанное внушение…
– Да вы что, с ума сошли? – вскидываюсь я. – Наверное, ваши эксперты весь мой агрегат раскурочили! Как я теперь перед своими снабженцами отчитываться буду?! Имущество-то казенное, между прочим, а не мое личное, и стоит ого-го сколько!..
– Не бойся, все в порядке с твоим прибором, – успокаивает меня капитан. – Завтра получишь, сам убедишься…
– Ладно, давай дальше, – разрешаю я.
– Кроме того, сегодня… то есть уже вчера, конечно… в больницу доставили еще одного Спящего, поэтому стало ясно, что вовсе ты не причастен к этому делу… Ну и, наконец, начальник твой сегодня звонил моему шефу… начальнику ГОВД то есть… Подтвердил, что ты выполняешь в Мапряльске особое задание и дал тебе самую лестную характеристику… В общем, с восходом солнца ты уже будешь на свободе.
– Ну, спасибо, обрадовал! – язвительно говорю я. – Ты бы еще сказал, что меня суд оправдает!..
Евгений делает вид, что обиделся и собирается уйти, но я удерживаю его за руку.
– Раз уж пришел, расскажи хоть, как обстановка в больнице, – прошу я. – Никто еще не ожил?
– Пока нет, – закусывает губу Нагорнов, и до меня доходит невольная бестактность моего вопроса, потому что в числе Спящих есть и дочь моего собеседника. – А обстановочка в целом в городе – еще та…
Мы выкуриваем еще по одной сигарете, и капитан сообщает мне, что публикации в местной газете о странной летаргии в Мапряльске привели к неожиданным результатам. Нашлись радикально настроенные горожане, которые требуют, ни много ни мало, ликвидировать Спящих, отключив системы их жизнеобеспечения. Мол, и так наша медицина бедствует, а тут еще одна головная боль для горбольницы в виде бесполезных летаргиков, которые неизвестно когда проснутся, а пока занимают места в палате, на них тратятся лекарства и т. д. Естественно, городские власти не собираются прислушиваться к этим безумным требованиям, и мэр выступил с пространной речью, в которой призвал общественность не идти на поводу у «безнравственных экстремистов», но тем не менее подобный «нравственный экстремизм», пользуясь выражением газетчиков, имеет место быть. Более того, он выражается в конкретных действиях. Со вчерашнего дня больницу осаждает кучка пикетчиков с плакатами, требуя немедленно «умертвить Спящих». И ведут они себя крайне безобразно, были даже попытки проникнуть в здание – хорошо, что охранники были начеку…