«Федор Трофимович Константинов вспоминает:
— Случилось это «почти на моих глазах». В тот день я поехал по делам к генералу Еременко (позднее — маршалу)… Так вот тогда же у Еременко находился генерал Романенко, начальник московской милиции. Вдруг ему звонят: в гостинице «Москва» — ЧП. Машины со свистом мчат в направлении гостиницы. Срочно и я туда, я ведь тоже там жил. Приезжаю — у подъезда шум, гам, вход перекрыт, никого не впускают… Что-то кто-то рассказывает, кто-то уточняет. Выясняется потрясающая весть: разбился Янка Купала. Оказывается, за несколько минут до несчастья в номере у Купалы сидели гости, в их числе Лыньков, журналистка Усиевич, дочь известного польского революционного деятеля, она тогда часто в «Известиях» выступала… Сидели, значит, выпивали, но в пределах нормы. Тепло было, видимо, душновато. Купала вышел пройтись по коридору, проветриться. В гостинице, если помните, до сих пор очень низкие перила лестничные, примерно на уровне живота. Посмотрел он вниз, возможно оступился, потерял равновесие и упал в лестничный пролет.
Были всякие версии и подозрения. Я ведь состоял в близких отношениях с Пономаренко и особенно с Горбуновым, ведавшим идеологическими делами. Провели тщательное официальное и неофициальное расследование. Никаких данных на умысел (де кто-то толкнул и т. п.) выявлено не было. Просто наклонился, перевесился…
Пытаюсь уточнить, а не могли Купалу вывести из равновесия во время «застолья» в номере, ну, поэт, возбужденный вышел из комнаты (есть и такая версия)?
— Нет! Лыньков к Купале относился самым лучшим образом. Какие-либо происки, ущемления исключены. Ведь отношение к поэту было всеобще уважительным, трепетным. Исключительно высоко относились к нему Пономаренко, Горбунов. Незадолго перед этим в журнале «Славяне» — там как помните, работал я редактором — мы напечатали его стихи, их можно посмотреть. Да и возвращение Купалы в Москву встретили как явление Христа народу. Тогда въезд в Москву был строго ограничен. А ему выхлопотали и въезд, и номер в лучшей гостинице (тогда единственное, пожалуй на весь город отапливаемое здание, с горячей водой), встретили хорошо, разместили. Поэтому предположения о недовольстве Купалы неосновательны. Вопрос о причине смерти был тогда же выяснен и закрыт».
Итак, наиболее вероятными остаются те же две версии: официальная — Янка Купала сам, оступившись или по какой-то еще причине, упал в пролет лестницы; и неофициальная: его все же сбросили, толкнули…
Тот, кто бывал в столице нашей Родины и жил в гостинице «Москва», должно быть, не однажды проходил мимо барьерчиков-перилец, которыми ограждены лестничные клетки от площадок и лестниц. Они, эти барьерчики, действительно не высоки — «примерно на уровне живота». Работники гостиницы, с которыми я неоднократно беседовал, не припомнят, чтобы кто-нибудь падал в пролеты лестниц. Если б Янка Купала был пьян… Но Янка Купала пьян не был да и не мог быть. Версию, что Янка Купала не сам упал, а его сбросили, подтверждал Л. Шейнин, работавший долгое время следователем по особо важным делам и имевший отношение к выяснению обстоятельств смерти нашего народного песняра. В одной из бесед, отвечая на вопросы, он сказал: «Купале помогли умереть». Кто помог? Женщина, о которой вспоминают многие? А если да, то случайно ли, впрямь ли без умысла сделала она черное дело? Вряд ли… Я, во всяком случае, в это не верю. Не верил в это и П. Глебка, говоривший о смерти Янки Купалы как о «диверсии». Кто эту диверсию совершил? Да уж известное дело, не грабители… Тот же П. Глебка в одном из разговоров с Р. Соболенко в лесу в Королищевичах за несколько месяцев до своей смерти признался, что Я. Купалу уничтожило известное бериевское ведомство… Об этом неоднократно говорил в беседах с друзьями и Григорий Романович Ширма, сидевший в те июньские дни в Москве на Лубянке. (Снова, на этот раз, видимо, в связи с активизацией фашистских прихвостней в оккупированном Минске, начались поиски «нацдемов», теперь уже среди белорусов-беженцев.) Григорий Романович (сохранилась магнитофонная запись) ссылался при этом на следователя, который вел его дело. На очередном допросе, еще до того, как было официально сообщено по радио и в печати о смерти Я. Купалы, следователь с торжеством уже в ночь с 28 на 29 июня объявил: «Ну вот, и с вашим последним апологетом-националистом мы расправились».— «С кем это?» — со страхом спросил Г. Р. Ширма. «Да с Янкой Купалой. Теперь за вас возьмемся».
Что это — угроза или следователь сказал больше, чем ему было дозволено? А может быть, думал: Г. Р. Ширма никогда уже не увидит свободы и никому не расскажет об услышанном.