Бабах! Тах-тах-тах-тах!.. Бабах!..
Валентин вздрогнул от неожиданности и боли в барабанных перепонках. Пальба велась с нескольких точек, и каждый выстрел болезненно бил по ушам. Бабах! Бабах! Тах-тах-тах-тах-тах… Кретины!.. Куда стреляют, в кого стреляют, зачем стреляют?..
Он не успел оглядеться по сторонам. Невероятной силы удар обрушился на него сзади. Испугаться Валентин тоже не успел. Падая вперед, он с болезненным интересом размышлял: выдержат ли ребра экзоскелета такой удар о мостовую?
Упав, он отключился всего лишь на секунду. Экзоскелет был вроде цел, он по-прежнему повиновался малейшим движениям мышц, и гель-капсула исправно уменьшала тяжесть тела, но почему-то сильно болела правая лопатка. Ранен?.. Валентин поднялся на четвереньки, затем встал во весь рост и осмотрелся.
А посмотреть было на что. Парочки с коляской и след простыл, зато там, где она только что была, с хриплым криком корчилась огромная кошмарная тварь, разевая зубастый клюв и молотя по мостовой кожистыми крыльями. Еще с десяток таких же тварей кружили над городом, временами ныряя к самым крышам и вновь взмывая в серое клубящееся небо. По ним били с нескольких точек. Тах-тах-тах-тах! – захлебывались малокалиберные зенитки. Бабах! – мучительно для барабанных рявкали орудия покрупнее. Быстро гася скорость в плотной воздушной среде, снаряды становились видимыми и круто поворачивали к земле. Вот одна крылатая тварь наткнулась на россыпь излетных снарядов, но лишь взмахнула крыльями, недовольно вякнула и поднялась выше. Другой бестии повезло меньше – ее развороченное туловище неспешно, как в замедленной киносъемке, кувыркаясь, падало на конические кровли.
Валентин досмотрел представление до конца. Две твари были убиты, одна подраненная ушла со снижением, остальные вышли из зоны поражения и растворились в мутном небе. Буравя воздушный кисель винтами, в ту же сторону устремилось звено короткокрылых самолетов, как видно, только что поднятых по тревоге, и уже издалека донеслось приглушенное «тах-тах-тах-тах». Охамевших птеродактилей пытались если не добить, то хотя бы выработать у них привычку держаться от столицы подальше. Лишь тогда к Валентину подбежал смахивающий на гнома абориген.
– Ты цел? – У гнома был смешной акцент.
– Я ранен, – процедил Валентин, осознав, что от банального ушиба лопатка болела бы не столь сильно и вообще иначе.
– Сам доберешься? – Туземец явно не собирался оказывать первую помощь пострадавшему.
– Сам доберусь, – зло буркнул Валентин. Лопатка здорово саднила, и по ней, кажется, струилась кровь.
Туземец побежал дальше по своим туземным делам. Еще вчера Валентин вволю посмеялся бы принятому на Дне стилю бега – сильно наклонившись вперед и загребая воздух руками, как плывущая собака, – но теперь он уже успел окунуться в донное бытие и не видел поводов для смеха. Сволочной город – хищники над ним летают… И это еще столица! Сволочная планета… И населяющие ее карлики – сволочи. Вот этот – ясно же видел, что перед ним дипломатическое лицо, получил информацию о ранении и преспокойно удрал, даже не подумав вызвать экстренную медицинскую бригаду. Конечно, дипломатическое лицо и само доберется до торгпредства, оно даже сказало об этом туземцу, но пиетет-то должен быть! А если не пиетет, то хотя бы обыкновенное сострадание!
Изощряясь про себя в придумывании новых гнусных эпитетов здешним гномам, Валентин заспешил к торгпредству.
– Привыкайте, – внушал ему полчаса спустя Леонардо Квай, молодой рыжий парень, одолженный Валентину торгпредом в качестве помощника. – Это Дно. Каково местечко, таков и народец. Никаких комплексов. Примитивный рационализм. Переговоры с ними вести – скука смертная. Что?.. Бессердечные скоты? Ну, в какой-то степени… А вообще, зависит от точки зрения. Вот тот ваш туземец – он ведь спросил, доберетесь ли вы сами. С его точки зрения – проявил заботу. Он знает, что наша медицина не чета местной. Вы ответили утвердительно, вот он и отстал. Видел же: рана ваша не опасна, экзоскелет исправен, что же еще? С туземной точки зрения, тот карлик сделал все, что мог и что должен был…
– С-с-скотина! – шипел Валентин.
Если верить Кваю, не произошло ничего экстраординарного, но Квай был склонен упрощать. Вчера Валентин попросил его в порядке теста загадать любое число от единицы до миллиона.
– Загадал.
– Ну и что вы загадали?
– Единицу.
– Почему?
– Можно ведь? – Квай удивленно поднял рыжие ресницы.
– Можно. Но почему единицу?
– Просто принцип экономии мышления.
Кажется, этот принцип был для Квая главным правилом жизни вообще, а жизни на Дне в особенности. То ли он всегда был таким, то ли научился у туземцев.