– До поезда… – пожилой озабоченно посмотрел на часы, – сорок пять минут. А на вокзале тебе еще осмотреться надо. Там всякий народ может быть. Эх, милый. – Он усмехнулся и, придвинувшись, обнял парня за плечи. – Если эта операция удастся, внеочередной отпуск получишь. На два месяца. И все деньги вперед. Понял? Только не унывай, нос не вешай. Весело жить надо.
– А я так и живу, – кивнул тот. – Веселее не бывает.
В этот момент дверь открылась, вошла девушка. Она была в дорогом синем костюме, стройные ноги обтягивали – пестрые, клетчатые чулки, на груди красовался большой кулон на тонкой золотой цепочке.
– Вай, какая ослепительная красота! – воскликнул парень, шутливо жмурясь.
– Тамара, дай-ка коньяк, – неожиданно распорядился пожилой. – На дорогу выпьем.
– Ой, правильно!
Она метнулась к буфету. Парень встал с дивана, потянулся и, блеснув зубами, сказал:
– Верно говоришь, надо выпить. Кровь заиграет, душа запоет. Ба-альшой бокал попрошу, дорогая, – обратился он к девушке.
Та с улыбкой отодвинула рюмку и налила ему полный стакан.
Все трое чокнулись.
– Ну, с богом, – сказал пожилой.
И уже в передней, когда молодые люди одевались, он озабоченно повторил:
– Так смотри, Алек, народ это отчаянный. Им терять нечего.
– С такой женщиной, – весело ответил парень, – я лев, а не человек, дорогой.
– Лисой тут надо быть, лисой. Хитростью бери.
– Все будет, – заверил парень, возбужденно блестя глазами.
Когда за ними захлопнулась дверь, пожилой облегченно вздохнул, потом нахмурился и, направляясь в комнату, зло произнес вслух:
– Ты у меня получишь отпуск, сукин сын. И вообще поглядеть за вами не мешает…
Поезд шел по заснеженной степи. До самого горизонта раскинулся слегка всхолмленный голубоватый ее простор – ни деревца, ни оврага, ни деревушки. Только что отсвистела над степью пурга, и тяжелые, свинцово-черные тучи теперь грозно клубились над пустым горизонтом. Солнце, зайдя за них, зловещим багровым заревом подсвечивало края.
– Ах, какая страшная картина, – покачал головой Дмитрий Петрович, стоя у окна и зябко прикрывая пижамой впалую грудь под шелковой полосатой сорочкой. – Ужас просто. Вы только взгляните, – обратился он к соседу по купе, румяному и добродушному толстяку – инженеру.
– Да, грандиозно, – согласился тот и, усмехнувшись, добавил: – Не страшно, не ужасно, а именно грандиозно. – Он отложил газету и зевнул. – Читать уже трудно. Может, лампочку зажжем?
– Да, да, пожалуйста! – предупредительно воскликнул Дмитрий Петрович, с трудом отрывая взгляд и окна, и снова зябко повел плечами. – Признаться, такая картина даже на психику действует.
– Знаете что, батенька? Давайте-ка пойдем ужинать, а? – неожиданно предложил толстяк. – Пока вы со своими страхами последний аппетит не потеряли. В Борск прибудем поздно, ресторан в гостинице закрыт будет. А тут он за три вагона от нас. Решено? – Он энергично хлопнул себя по коленям и весело добавил: – По рюмочке-другой примем, и оптимизма у вас, глядишь, ни сто граммов прибавится.
– Невозможно, – уныло покачал головой Дмитрий Петрович. – У меня, знаете, язва. Я уж тут поем. Жена сухариков насушила, молочка бутылка есть, ну и яйца всмятку. Ничего, знаете, жареного, соленого, острого не принимаю.
– Ах ты, господи! – воскликнул толстяк. – У него еще и язва! Ну, пойдемте, чего-нибудь диетического закажете. Там есть. Это я вам точно говорю. Пойдемте, посидим, рассеемся.
Он так энергично и напористо уговаривал Дмитрия Петровича, что тот наконец сдался.
Переодевшись, они вышли из купе в узкий, гудящий приход и двинулись в дальний его конец, прижимаясь то к одной стенке, то к другой, в такт покачивания вагонов. По лязгающим, продуваемым ледяным ветром переходам они прошли в следующий вагон, потом в другой, в третий и наконец очутились в вагоне-ресторане Здесь было светло, людно и шумно. Но свободные места все же нашлись.
За столиком разговор неожиданно принял совсем другое направление.
Дмитрий Петрович, округляя глаза и машинальна отщипывая белый хлебный мякиш, стал рассказывать о недавнем происшествии в своем учреждении.
– …Представляете? Заходит он ко мне в отдел, никого и ничего не спрашивает, спокойно достает из своего портфеля какую-то бумагу и выходит. Словно наш сотрудник.
– Любопытно. А потом что?
– Я, знаете, почему-то встревожился…
– Ну, естественно, – иронически вставил толстяк.
– Нет, вы не смейтесь. Тогда я выхожу вслед за ним. Вижу, он подходит к какому-то человеку, показывает бумагу, что-то торопливо говорит, и тот поспешно вынимает и отдает ему деньги. Огромную пачку! Мне, знаете, как-то не по себе стало. У нас ведь никакие платежи наличными не производятся, только по перечислениям. А он, значит, берет эти деньги и быстро спускается на второй этаж. Тогда я спускаюсь за ним…
– Вы просто отчаянный человек, – все так же иронически заметил толстяк.
– Нет, я, признаться, человек не очень, так сказать, смелый. Но тут уж просто интересно. Даже, знаете, загадочно. В чем, думаю, дело?
– Да, да, я заметил, вы любите разгадывать кроссворды, – засмеялся толстяк. – Река в Азии из четырех букв, вторая – «а»…
– Нет, вы не смейтесь! Все повернулось просто ужасно! – перебил его Дмитрий Петрович, взволнованно поправляя очки. – Так вот. На втором этаже он эти деньги как можно незаметнее передает другому человеку. Но я заметил! И какой-то меня даже страх охватил, предчувствие какое-то.
– М-да. Подозрительно, конечно.
– Вот видите! А второй человек – я почему-то очень хорошо его запомнил – быстро пошел мне навстречу. Как ни в чем не бывало. Улыбается даже. К счастью, меня тут Всеволод Анисимович к себе пригласил. Это наш главный инженер. Ну, а через полчаса слышим крики в коридоре, шум. Я вскакиваю ни жив ни мертв. Бегу на третий этаж. Вижу, тот самый человек, который деньги давал, мечется по коридору, кричит, чуть не плачет. «Где ваш сотрудник, – кричит, – который деньги мои взял!» За ним наши бегают. Словом, кошмар. А потом выясняется…