Сообщение было настолько важным, что Вальков, прихватив Сайыпова, немедленно отправился в управление. Там старый водитель уже спокойно и подробно рассказал о встрече с Гусевым, а также все, что он знал о Чуприне, хотя эти сведения и относились лишь к прошлому, о жизни Чуприна в последние годы Сайыпов ничего не мог сообщить. Он даже не знал, где тот сейчас живет.
А вскоре приехали Леров, за ним Ибадов. Узнав от своего начальника столь важную новость, они повели себя по-разному.
Леров потер огромные руки и удовлетворенно произнес:
— Вот это да. Остается только установить, где живет этот Ленька и…
— Не надо устанавливать! — с неожиданной запальчивостью вдруг перебил его Ибадов. — Совсем не надо!
Черные узкие глаза его загадочно блестели, и видно было, что Ибадову стоило немалого труда сдержать себя.
— Это еще почему? — недовольно спросил Леров.
Он не привык, чтобы начинающий сотрудник, пусть это будет даже Мурат, перебивал его и тем более вступал в спор.
— А потому, — ослепительно улыбнулся Ибадов и, повернувшись к Валькову, торопливо доложил: — Чуприн Леонид по кличке Чума мною установлен, Алексей Макарович. Уже установлен, — радостно повторил он. — Живет через двор от Цветочной, с выходом на улицу Степана Разина. Мне этого парня еще вчера назвали среди других подозрительных. А сегодня я их как раз устанавлинал. Вот здорово, да?
— Та-ак, — медленно протянул Вальков. — Действительно, здорово. Ну и что ты еще о нем узнал?
— А вот, пожалуйста, — живо откликнулся, снова сверкнув улыбкой, Ибадов. — Это парень уже судимый. Недавно вернулся. Связи преступные не порвал, ведет себя плохо, нигде не работает. А на такси, видите, разъезжает. Живет с матерью. Все пока, Алексей Макарович.
Ибадов был в восторге от своей первой удачи и не скрывал этого.
Леров наставительно и чуть насмешливо сказал ему:
— Если бы не старик Сайыпов, все бы твои сведения висели, как зеленый урюк. И вообще…
— Что вообще? Ну что? — обиженно воскликнул Ибадов, сверкнув глазами.
— Хватит, — сказал Вальков. — Молодец, Мурат. А сейчас ступайте-ка домой, поздно уже. Завтра займемся этим Чуприным.
Сам же Вальков отправился на доклад к Нуриманову.
Они давно работали вместе, и оба любили эти поздние часы, когда стихало управление, пустели коридоры, прекращались телефонные звонки, а за окном, в черном-пречерном небе пурпурно-яркая луна заливала серебряным светом уснувшие дома, пустынные улицы и буйные кроны чинар в сквере напротив.
Нуриманов невозмутимо выслушал доклад Валькова, потом сказал:
— Кажется, вышел правильно. — И, подумав, добавил с ноткой сомнения: — Кажется.
— С утра будем работать, — вздохнул Вальков, устало потирая широкий лоб. — Нас ноги кормят. А людей мне больше не надо, — добавил он, намекая на недавний приезд начальства: — Управимся сами. Ребятки мои тянут хорошо.
— Согласен, — коротко ответил Нуриманов тоном, по которому можно было догадаться, что он с самого начала полагал, что людей Валькову добавлять не следует. — Только учти, тебе придется… как это по-русски?… Гнаться и за вторым… зверем.
— Зайцем, — машинально поправил Вальков и сказал недовольно: — Говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.
— Ничего, — усмехнулся Нуриманов. — Одного ты уже, кажется, поймал. А второй… он, может быть, живет в той же норе.
— Дай кончить с одним, — хмурясь, попросил Вальков.
— Дам, — коротко ответил Нуриманов. — Два дня дам. Не больше.
— Ну, а что за второе дело? — немного успокоившись, поинтересовался Вальков.
— Важное. Москва ведет. Сарыеву по нему звонил Коршунов.
— Да ну? — улыбнулся Вальков. — Коршунов? А по чему говоришь, что оба дела в одной норе?
— Помнишь, что ты нашел в кармане у Гусева?
— Гм… Но два дня на первого зайца даешь? — пытаясь прикрыть шуткой снова вдруг возникшее беспокойство, спросил Вальков.
— Даю.
И Вальков окончательно успокоился, ибо знал, что его начальник не меняет решений и слово у него одно.
Потом Нуриманов вызвал машину и сперва завез домой Валькова.
А утром началась работа, сложная, лихорадочная и тем не менее радостная, потому что она была полна открытий и маленьких побед, с каждым шагом приближавших к окончательному успеху.
Первой ласточкой оказалась справка о судимости Леньки Чуприна за кражу из клуба. Однако по месту заключения он, как ни странно, характеризовался хорошо. «Твердо встал на путь исправления», — писал в характеристике замполит колонии.
— Тоже мне воспитатели, — проворчал Леров, ероша свой чуб. — «Твердо остался на старом пути» — так надо было писать. И небось отпустили раньше срока. — Он снова посмотрел справку. — Ну, ясно. На год раньше выскочил. Посмотрите, Алексей, Макарович.
Он протянул Валькову через стол справку.
— Бывает, — примирительно сказал тот, пробежав ее глазами. — У них работа тоже не сахар. К каждому в душу не залезешь…
Потом прибежал Ибадов и положил перед Вальковым две фотографии Чуприна. Одна была маленькая, для паспорта. Ее Ибадов раздобыл в отделении милиции, где Чуприн получал свой первый паспорт, А другая была групповая, на которой был снят весь десятый класс, где учился Чуприн.
С первой смотрел насупленный, кругоголовый парень, ворот рубахи разошелся на мощной шее. Но если по этой фотографии можно было только предполагать, какой здоровяк был этот Чуприн, то вторая не оставляла на этот счет никаких сомнений. Чуприн был на голову выше всех ребят в классе. На этой фотографии он улыбался самодовольно и чуть нахально.
— Ну и лоб, — покачал головой Леров. — Не всякий с таким справится. — И он мельком взглянул на щуплого Ибадова.
Тот вспыхнул и с напускной небрежностью сказал:
— На прием надо уметь брать или неожиданно, на испуг. Запомни, пожалуйста.
Вальков с усмешкой поглядел на друзей.
— Брать его пока вообще не будем, — сказал он. — Рано. Мне сперва нужны данные, как он провел тот день. Это раз. А два — это его связи. Их надо выявить. Первое поручаю тебе, Мурат. За второе возьмусь сам. Ты поможешь, — кивнул он Лерову.
Ибадов бросил молниеносный, горделивый взгляд на приятеля и мгновенно исчез из кабинета, крикнув на ходу:
— Слушаюсь, Алексей Макарович! Слушаюсь!..
В этот день Мурат Ибадов, кажется, впервые по-настоящему понял вкус и радость оперативной работы.
Он сумел повидаться с десятками людей, начиная от соседей Чуприна и окрестных мальчишек и кончая работниками милиции и дружинниками, дежурившими в самых людных местах города. При этом Ибадов вдохновенно играл то одну, то другую роль, ибо он ни на минуту не забывал, что Чуприн пока на свободе и его нельзя спугнуть. И все люди, с которыми он повидался, кто охотно и многословно, кто недоверчиво и скупо, делились с ним тем, что они заметили и запомнили в тот злосчастный день.
Тем не менее узнал Ибадов, на первый взгляд, довольно мало. Сведения, добытые им, заключались в следующем.
Рано утром, часов около шести, Чуприн вышел из дома, прошел двором на Цветочную, оттуда на площадь, где находилась стоянка такси, потоптался там в ожидании машины, потом со всех ног кинулся к подъехавшему автобусу. Он очень спешил и, кажется, очень нервничал. Затем след его терялся часа на два. Около восьми утра Чуприн появился в закусочной возле вокзала с каким-то человеком, длинным и хмурым. Они торопливо поели, при этом выпили самую малость и быстро вышли. В этот момент недалеко от закусочной на миг остановилась машина. Кажется, парни сели в нее. Затем Чуприн исчезает снова, и только около десяти утра его заметили в толпе у аэропорта все с тем же человеком. После этого след Чуприна пропадал надолго. Где и с кем он был весь день и вечер вплоть до момента, когда он сел в машину Гусева и велел везти себя на Цветочную, Ибадову выяснить не удалось.