— Все понял…
Машина, тихо урча, поползла вперед.
Лобанов снова вернулся к подъезду и стал решительно подниматься по лестнице.
На площадке четвертого этажа он на секунду замешкался, потом нажал кнопку звонка.
Дверь открылась почти мгновенно.
На пороге стояла Наташа.
— Это вы? — растерянно спросила она.
— Я…
— Что-нибудь случилось?
— Это у вас что-то случилось.
— Да… Но прежде всего входите, — первая опомнилась Наташа и засмеялась.
— Простите… за вторжение, — смущенно сказал Лобанов. — Я вам сейчас все объясню.
— Сначала входите… — Она прикрыла за ним дверь. — Снимайте пальто. Только тихо, тут дети спят. — И указала на дверь в комнату.
— Дети? — понизив голос, невольно переспросил Лобанов.
— Да, да. Мой Вовка и Валечка. Ой, что тут было! Я вам сейчас тоже все объясню.
Лобанов снял пальто и на цыпочках последовал за ней на кухню.
Наташа усадила его к столу.
— Будем пить чай, — объявила она.
— Нет, нет, Наталья Михайловна. Что вы! Я ведь на минуту. Тут, понимаете…
— Давайте сначала расскажу я, — мягко перебила его Наташа. — Ведь это я вам звонила. А вы пока выпьете стакан чаю. Я же вижу, вы замерзли. И конечно, голодны.
— Ну хорошо, — сдался Лобанов. — Чай я выпью. И больше ничего. Я сыт. Честное слово, сыт.
Пока он пил горячий чай, Наташа рассказала о визите Нинель Даниловны.
— Вот я и решила вам позвонить, — закончила она.
Лобанов внимательно слушал.
Значит у Стуковой появился человек из Ташкента. Двоюродный брат. Ну это, положим, чепуха. Никакой это не брат. Но кто же тогда? И почему она его перевязывала? А насчет Ташкента, это она явно проговорилась. Эх, взглянуть бы на этого братца. Может быть, он длинный, в темном пальто и серой кепке, с узким лицом и густыми черными бровями? Пусть он придет завтра утром в больницу, пусть придет обязательно.
— Наталья Михайловна, — сказал Лобанов, — вы можете ей позвонить сейчас? Вы, мол, Очень ей сочувствуете и разрешаете ее брату завтра утром, до обхода, ненадолго повидать Петра Даниловича. Сейчас ведь еще не поздно, — он посмотрел на часы, — начало одиннадцатого..
Наташа смущенно откинула рукой падавшие на лоб волосы.
— Дело не во времени. Она может подумать, будто я жалею, что не взяла кольцо.
— Пусть думает. Главное, чтобы этот братец пришел завтра в больницу.
— Это… так важно?
— Очень. Может быть, это тот самый человек, которого мы ищем. Опасный человек.
— Хорошо. Я позвоню.
Она сняла трубку и набрала номер.
Лобанов следил за ее движениями и чувствовал, как переполняется нежностью. До чего же она хороша! Если бы можно было ей все сказать, если бы можно было задержаться тут или когда-нибудь прийти сюда снова. Значит, она живет одна с сыном. Значит, у нее нет…
— Это Нинель Даниловна? — произнесла Наташа, с трудом преодолевая смущение, и, улыбнувшись, взглянула на Лобанова. — Это я. Знаете, я решила. Пусть ваш брат приходит завтра утром в больницу, ровно в девять, до обхода. На несколько минут я ему разрешу. Что?… Ах, вот что. Ну, пожалуйста. Да, да, договорились… Ну что вы! И не думайте даже… Всего хорошего.
Наташа повесила трубку и растерянно посмотрела на Лобанова.
— Она сказала, что брат прийти не сможет. Оказывается, его поезд уходит очень рано. Но она придет обязательно.
— Так я и знал, — досадливо кивнул Лобанов. — Испугался. И теперь может…
Он решительно потянулся к телефону:
— Вы разрешите?
— Ну конечно.
Саша набрал номер:
— Дежурный? Лобанов говорит. Срочно машину с сотрудниками на Знаменскую, десять. Предстоит задержание. Другую пошлете в аэропорт, Храмову. Моя машина тоже на Знаменской. Все. Жду.
Лобанов поднялся:
— Я пошел. Спасибо вам. И еще раз извините, что так ворвался.
— Что вы! Я только хочу вас попросить… — Наташа смущенно улыбнулась, — будьте вс, е-таки осторожнее. Хорошо?
— Ну конечно, — улыбнулся в ответ и Лобанов. — Обязательно.
Он на цыпочках прошел в переднюю, надел пальто и, уже взявшись за ручку двери, нерешительно сказал, посмотрев на Наташу:
— Можно я вам завтра позвоню?
— Ой, непременно…
Лобанов обрадованно кивнул.
— Тогда до свидания, — сказал он и вдруг, нахмурившись, озабоченно спросил: — Скажите, а куда выходят ваши окна?
— Во двор, — удивленно ответила Наташа.
— А окна вашей соседки?
— У Нинель Даниловны?… — Она задумалась. — Окно из комнаты — на улицу, а из кухни — тоже во двор, рядом с моим, вот тем.
— Я вас попрошу, — сказал Лобанов. — Подойдите сейчас к нему. Я буду во дворе. Хорошо?
— Пожалуйста, — улыбнулась Наташа.
— Так я пошел.
Он осторожно прикрыл за собой дверь и стараясь не шуметь, быстро спустился по лестнице.
Недалеко от подъезда стояла его машина. Водитель в ответ на вопросительный взгляд Лобанова отрицательно покачал головой.
Лобанов с облегчением вздохнул и свернул за угол дома, в ворота.
Двор оказался большим и темным, с детской площадкой посредине, обнесенной низким штакетником.
Лобанов поднял голову. В освещенном окне четвертого этажа Наташа помахала ему рукой: она, наверное, заметила его, он стоял в полосе света, лившегося из окон нижнего этажа. В соседнем окне мелькнула чья-то тень. Лобанов поспешно отступил в темноту и оценивающим взглядом окинул стену дома.
Нет, через окно уйти нельзя. Пожарная лестница проходит далеко в стороне. До крыши еще один этаж. Балконов нет. Гладкая, без выступов и выбоин стена. Если только спуститься по веревке? Вряд ли. Все, однако, возможно, и все надо предусмотреть. Почему кто-то из них оказался в кухне возле окна? Скорей бы приехали ребята.
Впрочем, не исключено, что его опасения напрасны. Человек спокойно спустится по лестнице, и, может быть, его вообще не придется задерживать. Или останется ночевать, а утром тоже спокойно отправится на вокзал. Разве так быть не может?
Но мысли эти возникали и тут же исчезали в его возбужденном сознании. Он уже ясно ощущал, каждая деталь подсказывала ему, что все это не так, что неизвестный «братец» не уйдет из этого дома спокойно и открыто. А тут еще появился чемодан.
Лобанов вышел со двора на улицу. У подъезда стояли уже две машины. Лобанов торопливо подошел к ним.
— Андрей, — обратился он к одному из приехавших сотрудников, — ступай во двор, следи за окном четвертого этажа, третье справа от пожарной лестницы.
Тот кивнул и выскочил из машины, которая по указанию Лобанова, урча, попятилась назад и стала медленно разворачиваться.
В этот момент из подъезда вышел щуплый человечек с чемоданом в руке. Увидев машины, он втянул голову в плечи и попытался быстро прошмыгнуть мимо.
Лобанов подошел к нему.
— Уголовный розыск. — Он показал удостоверение. — Прошу в машину.
— Но, пардон… я не понимаю… — залепетал человек, отступая назад к подъезду. — В чем дело?…
— Сейчас поймете, — строго сказал Лобанов и повторил: — Прошу в машину.
— Пожалуйста… — покорно проговорил человек, направляясь к машине. — С большим удовольствием…
Лобанов сел рядом с ним:
— Ваши документы.
Человек торопливо достал бумажник и вынул оттуда паспорт:
— Вот… прошу вас…
Лобанов наклонился к окну машины так, чтобы свет уличного фонаря падал на раскрытый паспорт.
— Так… — произнес он, с трудом разбирая написанное, там. — Значит, ваша фамилия… Глумов?… Зовут… Василий… Евдокимович? — Он поднял голову. — Что у вас в чемодане, Василий Евдокимович?
— Ровным счетом ничего, — засуетился Глумов, пытаясь открыть чемодан, тот, однако, поддался не сразу. — Смотрите… пожалуйста…
Чемодан был пуст. Лобанов усмехнулся.
— Чго же вы принесли в нем уважаемой Нинель Даниловне?
— Я?…
— Да, вы. Кто же еще?
— Я… сам не знаю… Уверяю вас, это форменная правда… Чистая правда… Уверяю вас!..