Прямо перед нами замер красавец «BMW», из окна которого высунулась круглая стриженая голова. Голова проорала, обращаясь почему-то не ко мне, что выглядело бы более солидно, а к жене:
— Ты че, сука, о члене задумалась?!
Я попросил водителя остановиться у обочины, чтобы спокойно объяснить, что разговаривать так с людьми, тем паче с женщинами, категорически неверный ход. Но, когда отморозок бодро выскочил из машины, я передумал. При любом раскладе выходило, что права так говорить он не имел.
Тремя ударами я сломал ему нос, выбил два зуба и отправил в состояние глубокого обморока, вызванного сотрясением мозга. Это я узнал на следующий день из диагноза, поставленного врачом больницы. В этот же день наш райотдел напоминал содом. К Петру Самойловичу, начальнику РОВД, прилетели бонзы из мэрии с требованием расправы над ментом-беспредельщиком. Петр Самойлович вызвал на ток-шоу меня, где я разъяснил всем присутствующим права и обязанности. Венцом моего выступления стало обещание проделать то же самое с самим мэром, если тот позволит обратиться к моей жене тем же образом, что и его сын. Мэр уехал в крайне возмущенном состоянии духа, а к чести Петра Самойловича, нужно заметить, что он отстоял меня. Человеку оставалось полгода до пенсии, и он знал, чем рисковал, однако достоинство мужика для него оказалось на первом месте. Вот с тех самых пор я и не слышу вопроса с предложением занять одно из вакантных мест.
И вот поступило. Это не повышение. Это — из огня да в полымя. А еще кому-то позарез нужно снять меня с поисков человека, застрелившего Тена и порезавшего Лешку. Это настолько очевидно, что становится даже неудобно за интеллект организаторов этого комикса. Зачем профессионала перекидывать с хорошо знакомой ему территории на совершенно незнакомую? Разница в зарплате — три-четыре тысячи, возраст у меня уже не тот, чтобы начинать с нуля. И, главное, зачем? И я не тот, кто поменяет шило на мыло из-за крутого названия подразделения. Детский сад, честное слово…
— А чего ты расстроился? — заметил я. — Ты меня-то спроси для начала, есть у меня желание или нет.
Обрезанов медлил с ответом, из чего я сделал вывод, что меня там никто спрашивать и не собирается. Ну, это мы посмотрим. У Максима, при всех его достоинствах, есть одна так и не выкорчеванная мною отрицательная черта характера. При возникновении на первый взгляд непреодолимых обстоятельств он опускает руки и пускает все на самотек. Отделу нужно раскрыть громкое убийство — вот это проблема! Однако он нос не вешает, потому что этим убийством занимается Загорский. А какой-то педик канцелярский позвонил — и Обрезанов в коме.
— Убийство не раскрыто. Вот в чем проблема-то! Кстати, у меня в кабинете теряет сознание от недосыпа юный Ваня. Он принес мне в клювике потрясную новость.
Я поведал шефу о результатах самостоятельно проведенной экспертизы.
— Таким образом, гражданин начальник, к десяти часам мне нужны двое оперов и Ваня. Ваня в качестве проводника, коллеги в качестве грубой мужской силы.
Гражданин начальник, как обычно, пошел навстречу. Машина и ребята будут меня ждать ровно в половине десятого.
Вернувшись, я разбудил Ваню.
Он проснулся быстро и так же резко встал.
— Никогда ни перед кем так резко не выпрямляйся, — по-отечески посоветовал я. — Позвоночник защемится, потом всю жизнь прогнутым ходить будешь.
Курсант смущенно сел.
— Вано, тебе сколько до выпуска осталось?
— Полгода.
— Куда потом думаешь двинуть?
— Не знаю. В райотдел какой-нибудь, наверное, в уголовку.
— Толковая мысль. Чай заварился? Наливай.
Я прикладывался к пахнущему терпким ароматом стакану и думал о том, что впервые за долгое время судьба подарила мне радость о ком-то думать и заботиться. Лешка и Настя. Мыслям о друге я был обязан несчастью, о девушке — судьбе. Прошедшие сутки ничего не изменили в состоянии Гольцова. Он по-прежнему находился между небом и землей. Мне было хорошо известно, что Алексей имеет отменное здоровье. Я всегда смеялся над его привычкой бегать по утрам и обливаться ледяной водой. Но бывают случаи, когда твоя судьба зависит не от крепости организма, а от вероятности того, какой стороной упадет на пол монета, брошенная той же самой судьбой.