– Прости, – тихо прошептала она, отпуская его руки, – я наивная идиотка, подумала, что ты тоже можешь… ай, дура! – горько вздохнула Эвелин, зачем-то развязывая шнурок.
– Стой. Стой-стой-стой, – нервно выпалил он, мгновенно опускаясь рядом и бережно обхватывая руками ее хрупкие, вздрагивающие от едва сдерживаемых рыданий плечи. – Я тоже тебя люблю, – впервые в жизни и посмертии признался он, – только не волнуйся. Ты замерзла, накинь, пожалуйста, куртку и поговори со мной, ладно? Пожалуйста.
– О чем? – глухо поинтересовалась она, продолжая неторопливо расшнуровывать второй ботинок.
– Ты сказала, что хочешь мне помочь, – мягко напомнил Норт.
– Да. Я хочу тебя похоронить.
– Нет!
– Тогда ты не будешь привязан к этому мосту. Ты сможешь быть там, где захочешь, – терпеливо, как маленькому ребенку объяснила она. Норт кивнул.
– Да. Только ты разобьешься насмерть, спускаясь с этого чертового моста, – прошептал он, закрывая глаза. – Ты хоть представляешь, как сложно будет найти там то, что от меня осталось?! – Норт указал на бурлящую внизу воду. «Разве может быть что-то хуже, чем видеть ее смерть?» – подумал он, и сам же себе ответил. Может. Видеть ее смерть по своей вине.
Ее губы легко коснулись его щеки.
– Норт. Пожалуйста. Я не могу видеть, как ты страдаешь. Я знаю, что каждое мгновение ты чувствуешь отголоски той боли, что вырвала душу из твоего тела.
– Откуда? – горько спросил он, – Откуда ты все это знаешь? Я никогда не говорил тебе ничего такого.
Она ласково пригладила его длинные светлые волосы и грустно улыбнулась.
– Книги, Норт. Я очень много читаю.
– Ты разобьешься, – прошептал он.
– Тогда мы с тобой будем привязаны к этому мосту оба, – скрывая свой страх за усмешкой, ответила девушка.
– Нет. Я тебя не пущу, – он держал ее так крепко, как только мог. Она продолжала тепло улыбаться, разглядывая его бирюзовые глаза, так похожие на воды реки, в которой он так и не нашел своего покоя, дотрагивалась до его лица кончиками озябших пальцев, словно стараясь запомнить по осязанию его изящные черты. Каждое ее прикосновение облегчало вечную иглу боли, прошивающую его душу колючей шерстяной нитью. В тот миг, когда она коснулась губами его губ, он почувствовал себя живым. В следующее мгновение он увидел ее спускающейся по опорам моста.
***
Главное – не смотреть вниз, думала Эвелин, спускаясь по тонким решеткам, и благодарила архитектора за кружевные узоры, по которым было так удобно слезать. Несколько минут спустя до ее босых ног долетели первые холодные брызги, заставив девушку обернуться: до воды оставалось около двух метров, а украшения заканчивались отполированным временем и рекой столбом. Она глубоко вдохнула и решительно сделала единственный шаг вперед.
Ледяная вода накрыла ее с головой, заставляя все внутри сжаться в тугой комочек, потянула было куда-то вниз, но передумала и упруго вытолкнула обратно. Эвелин жадно вдыхала холодный воздух. Она знала место его смерти с точностью до нескольких метров, но определить его на воде было гораздо сложнее, чем глядя на реку сверху. Эвелин осмотрелась и сориентировалась по трем торчащим из воды обломкам скал.
Нырять пришлось девять раз. Руки и ноги давно перестали чувствовать холод и отзывались на каждое движение тяжелой ноющей болью, казалось, замерз даже разум, сузившись до одной-единственной мысли: «Найти и вытащить тело». Вытащить оказалось намного сложнее, чем найти: Норт лежал глубоко, между крупными валунами, и в самый последний миг, когда Эвелин уже плыла наверх вместе с ним, ее левая нога застряла в камнях. Страх закипел в крови. В груди медленно разрывались легкие, настойчиво требуя очередного вдоха. В глазах темнело. Эвелин собрала остатки сил и рванулась к тусклому осеннему солнцу. Казалось, прошло несколько лет, прежде чем скала отпустила ее, болезненно укусив напоследок…
Она почти не помнила, как добралась до берега.
– Пожалуйста, отвлекись. Пожалуйста, посмотри на меня, – доносилось откуда-то издали.
– Не меш-шай, – клацая зубами от холода, отвечала она, закапывая вырытую заранее могилу. Норт смотрел на алую ленту крови, обвивающую ее порезанные острыми скалами ноги, на мертвенно-бледную кожу и синие губы и ненавидел себя за то, что ей приходится делать. Он не мог даже помочь Эвелин – его бесплотные руки проходили сквозь любые предметы. Лишь для нее он был настоящим.
Норт представил себя свободным от вечной боли, способным передвигаться по миру без всяких ограничений, находящимся рядом с ней день за днем. Представил, как она взрослеет, и пришел к единственно верному выходу…
– В-вот и в-в-все, – с трудом выговорила Эвелин, устало опускаясь на землю. В изголовье его могилы нежно горела свечка.
– Спасибо, – прошептал он. Если бы он был жив – то плакал от невыносимой горечи слов, встающих в горле болезненным комом.
– Теперь, если ты захочешь, мы сможем быть вместе, – уголки ее губ поднялись в невесомой улыбке. Норт молча смотрел на ее руки, замотанные белой марлей до самых кончиков пальцев. Она хорошо подготовилась: в ее сумке лежали бинты и дезинфицирующие растворы.
– Как ты относишься к Рику? – тихо спросил он, не отрывая взгляда от ее рук. Эвелин надолго задумалась.
– Он мой очень хороший друг, – неуверенно ответила она.
– Не бойся меня обидеть. Скажи правду, – он мягко отбросил мокрую прядь волос с ее лица.
– Иногда мне кажется, что я почти люблю его, – Эвелин отвела глаза на мгновение. – Но мне не нужен никто, кроме тебя, – в ее голос коварно пролезло с трудом сдерживаемое девушкой отчаяние.
Норт кивнул и тихо произнес слова, казавшиеся ему самыми желанными на протяжении всех этих долгих лет. Сейчас они опускались на сердце тяжестью молотка, разбивающего его душу.
– Я очень тебя люблю. Я хочу, чтобы ты была счастлива, а со мной это невозможно. Ты должна идти вперед, а не смотреть в прошлое вместе со мной. Я безмерно благодарен тебе за все, что ты сделала для меня… но я пойду дальше.
Эвелин вздрогнула.
– Туда? – тихим сдавленным болью голосом уточнила она, поднимая глаза к небу. Норт кивнул, дотрагиваясь до ее щеки в последний раз.
– Прости. Он любит тебя.
Она до последнего смотрела, как он растворялся в серых осенних сумерках, не сводила взгляда с его ярко-голубых глаз, а с ее губ опавшими листьями слетало одно лишь слово «прости».
***
Рик нашел ее на обычном месте, у моста. Сквозь свежие бинты на ее руках проступали алые бусинки крови.
– Садись, – тихо пригласила она, кивая на место рядом с собой. – Молчи, – устало попросила Эвелин, обрывая так и не начавшийся поток его беспокойных вопросов. – Я расскажу тебе все. Если хочешь. Но мой рассказ тебе не понравится, – она внимательно посмотрела на него покрасневшими от слез глазами.
– Расскажи…
– Ты знаешь, моя мать исчезла, когда мне было три года, – Эвелин смотрела на реку невидящим взором, а ее голос звучал непривычно пусто. – Отец безуспешно искал ее, а потом женился во второй раз. Моя мать умерла, когда мне было десять. Да, не удивляйся, что я знаю об этом – она была первой неживой, кого я увидела. Она зашла попрощаться и в тот же вечер ушла дальше. С того дня я уже не могла их не видеть, – с горьким вздохом Эвелин закрыла глаза ладонью. – Одни просят помочь им, решив какую-то беспокоящую их проблему, другие мечтают о похоронах, третьи сошли с ума от боли и пугают людей, питаясь их ужасом. Когда на следующий день я вышла на улицу, мир показался мне кошмарным сном. Я испугалась и побежала, не глядя, надеясь сбежать от собственного страха, и остановилась здесь. Так я и познакомилась с Нортом. Двести лет назад его сбросил с моста родной дядя, чтобы завладеть фамильным имением. Он испугался и до последнего не понимал, что умирает. Поэтому он застрял здесь, посередине моста, точно над местом своей гибели. Обычно умершие успокаиваются, увидев свою могилу, но его гробом стали скалы, и увидеть себя он не мог. Я приходила к нему каждый вечер, мы разговаривали обо всем на свете – о том, каким был мир в его время, о том, как проходят мои дни. Он очень любит книги, и я часто читала ему вслух, а потом он учил меня рисовать. Мой дар развивался – на второй год я могла дотронуться до Норта, на третий – он смог коснуться меня. Его призрачность стала не важной. Я много думала о том, какого это: быть прикованным к одному и тому же месту десятки лет. Больше всего на свете я хотела освободить его от этой муки. Недавно я догадалась, как это сделать. Несколько дней я готовилась: копала могилу, собирала бинты и растворы, на случай, если поранюсь в воде. Я знала, что он пойдет дальше, но позволяла себе надеяться, что он сможет ненадолго остаться ради меня. Но теперь он свободен, и он это заслужил, – тихо договорила она. Каждое произнесенное слово снимало камень с ее души, и теперь боль потери казалась терпимой. По крайней мере, ей не хотелось больше кричать и с разбега кинуться в пропасть второй раз за сегодняшний день. Рик молчал. Видеть ее боль было тяжело, слышать о том, что она любила другого – больно, понимать, что она ему доверяет – нестерпимо сладко.