– Ах да. Твой любимый вопрос, – на мгновение губы Эвелин тронула легкая улыбка, – в черном я хожу для того, чтобы призраки принимали меня за одну из них и не трогали. Некоторые из них очень болтливы. И… ты, наверное, считаешь меня сумасшедшей? – горько спросила она, впервые за вечер поднимая на него взгляд.
– Да. Но я все равно тебя люблю, – уверенно ответил Рик, бережно поднимая девушку на руки. – Пойдем в больницу, меня пугает кровь на твоих бинтах. Пусть тебя осмотрят…
– Рик… спасибо. Прости, что так получилось…
– Ничего страшного. Я не тороплюсь, – мягко ответил он.
ОБРЫВ
Знаешь, это похоже на сумасшествие,
Холодные, острые льдинки шторма отчаяния,
Как горько окончилось долгое путешествие -
Жизнью разбитой, в мире чужом скитанием.
Знаешь, это похоже на смерть, крохотную, карманную,
На момент постепенной дремоты, перехода из яви в сон,
Голова, такая пустая, будто стеклянная…
Все вокруг как какой-то безумный карточный кон!
Помоги мне поставить шалашик в холодной пустыне,
Помоги мне собраться и снова разжечь огонь.
Я всегда буду вместо молитв повторять твое имя,
В надежде, что ты однажды протянешь ко мне ладонь.
За ворох нелепых ошибок молю, прости.
Верю, ты будешь и дальше меня вести
При солнечном свете и в сумраке фонарей,
По трудным дорогам и перепутьям дверей.
Пусть твое имя меняется каждый раз,
Пусть мои лица тоже не постоянны,
Простая улыбка в насмешливой нежности фраз
Позволит узнать тебя через года и туманы.
Я уверенно шагаю в плотную тьму, незримая дверь за моей спиной мгновенно захлопывается и исчезает, оставляя под пальцами холод влажного камня. Стена. Глаза постепенно привыкают к густому мраку, выуживая обрывки реальности, впереди – лишь грязный переулок, настолько узкий, что если развести руки, упрешься ладонями в стены высоких старинных домов. Неба не видно. Кажется, крыши смыкаются где-то над головой. Мне действительно страшно. Вечно так продолжаться не может, верно? Решив, что вижу достаточно, я делаю робкий шажок вперед, прощупывая мыском сапога корявую поверхность – не упасть бы.
За углом улица расширяется на пару шагов, и вдалеке появляются люди. Редкие прохожие закрывают уродливые лица капюшонами, прикрывают руками огни фонарей, пристегнутых к поясам, будто бы я попытаюсь украсть их свечи… хотя свеча действительно бы не помешала. Эти странные люди, от которых я стараюсь держаться как можно дальше, почти вжимаясь в противно-влажные камни, мерзко шипят что-то вслед. Я не оборачиваюсь, кажется, стоит лишь скосить взгляд назад, как случится что-то ужасное, и я безвыходно продолжаю идти вперед, в заворачивающую за угол бесконечность. Медленно тащится время под мерное хлюпанье промокших сапог, а стены всё продолжаются немыслимым лабиринтом, а люди с каждым новым витком становятся все непригляднее. На их темной одежде бурые пятна, их кожа покрыта струпьями…
Я не знаю, сколько прошло времени, здесь нет даже луны, ноги болят от непрерывного холода, очень хочется сесть на грязную мостовую и просто дождаться гибели, и я уже высматриваю местечко почище с глупой усмешкой на лице, когда замечаю под фонарем ослепительно-черную тень. Единственный человек, не испачканный грязью… Девушка, мерещится мне сначала, но уже через пару шагов понимаю свою ошибку. От него веет холодом и спокойствием, он силен и оттого равнодушен.
– Я – твой единственный шанс вернуться, – произносит Некто звонким, чистым, как лед, голосом, и что-то холодное до остроты касается моего предплечья, пока я безуспешно пытаюсь увидеть лицо, скрытое плотной тенью его капюшона…
Он не ждет, стремительно углубляясь в осточертевшие лабиринты, а я тащусь за ним, привязанная невидимым поводком, еле успевая переставлять задубевшие ноги. Эта походка, тот голос, он так на кого-то похож, если убрать мертвенный холод, если убрать тьму, он будет похож… на…на… виски ломит от непосильных усилий, но сердце наполняет тепло, от которого капельку согреваются руки, а на глазах выступают слезы… но почему? Почему слезы?
Меня начинает злить поводок, я хочу остановиться и подумать! Неужели он не понимает?! Неужели ему нравится тащить меня, как провинившегося щенка?! После всего того… не помню… и он, кажется, тоже меня не помнит. Я внимательно вглядываюсь в его силуэт в неверном мерцающем свете чужого окна. Больно, очень больно смотреть, больно глазам, больно сердцу, больно везде, наверное, именно так болит душа, разрывающимся холодно-огненным взрывом.
«Невозможно» – тихим шепотом пепла приходит ответ. Я не помню событий. Я даже имен не помню. Упрямый разум снова и снова показывает мне лишь отголоски давно отзвучавших эмоций, а ему уже невозможно напомнить о чувствах – они больше ничего для него не значат. Пустые слова. Он уже давно не человек. И от этого всего становится так обидно и меня распирает такая злость, на него, на себя, на бессмысленную жестокость мира, на эти проклятые улицы, на лужи, на холод, что мне уже все равно, смогу ли я вернуться домой. Тем более что я ни черта не помню, где это. Никуда я больше не пойду. Вообще. Я останавливаюсь, и в этот момент он тормозит тоже, слегка отстраняясь в сторону, будто бы пропуская меня вперед.