Скосив взгляд на пустую койку впереди, я задумалась, смогли ли оторвать чёрный ремень и повеситься на нём. Как-нибудь. Ремни были у всех коек без исключения, по два, по три. Такие же, как в шаттле. Удерживали ими буйных «пациентов»?
Настенная лампа вдруг мигнула и выключилась. Каюту встряхнуло так, что я больно ударилась локтем о койку. Это несколько отрезвило мои суждения, и я подскочила на ноги, ориентируясь в пространстве. Глаза вдруг ослепил яркий, красный свет — ещё одна «аварийная лампочка» над люком. Дойдя до приборной панели рядом с выходом, я принялась тыкать в две подсвеченные красным кнопки, но те отвечали коротким, противным «пиком». Только бы экспериментальный газ не пустили, от которого язвы по всему телу и мозг лопается! Не хотелось мучиться!
— Шаштараштааар аризу заа! — пророкотал громкоговоритель сверху страшным голосом. — Шаш, шин, шаин, шиа, шак, шакан…
«Обратный отсчёт! Пустят газ на ноль! Хорошо, если дезинфекция!»
Очевидно, местные считали не до десяти. Громкоговоритель замолк. Дрожь вибрацией прокатилась по каюте. Затем — толчок. И мои ноги стремительно отъехали к внутренней стене, а лоб стукнулся о верхнюю койку.
Глава 5
Ужасный шум прорывался сквозь сон. В полудрёме мерещилось, что всё вокруг трясёт, ноги подлетают, а надо мной, в свете красной лампы, стоит человек. Я пыталась рассмотреть его, повернуть головой хоть на сантиметр, как заржавелый робот, но не получалось. Значит, силуэта могло не быть. Сонный паралич.
Снился доктор Декстер. Его нечеловеческое лицо-труба и вонючий кабинет, где я лежала на кушетке, пока он орудовал в моей голове ножиком и спреем. Во сне я заехала ему в челюсть кулаком, отмечая её уродливую мягкость, словно там не было костей. Меня шатало и мотало, но я вырвала из рук все трубки и иголки, упала на пол и бросилась к двери. Во сне мы можем всё. Летать, не чувствуя ни веса, ни силы притяжения; проходить сквозь стены, наблюдая за чужой жизнью; знакомиться с героями прочитанных романов, представляя себя на месте героини; втирать всем вокруг что это сон. Вот и я, вылетев в грязный коридор с мигающими лампами, бросилась против потока вооружённых пришельцев, искать Пирата. Емир как-то увлекался осознанными снами и тараторил про них без умолку. Я навсегда запомнила его: «Надо представить место, куда хочешь попасть, что ты там делаешь, как всё выглядит. Через визуализацию того, что хочешь увидеть — ты увидишь». «Ты это повторяешь уже неделю», — заметила тогда я, ёжась от холода на остановке. «Это чтобы в подсознании отложилось. Чтобы во сне начинал автоматически что-то представлять и стремиться к осознанности». Вот и Пирата я нашла, представив многоспальную каюту с мигающей лампой. Он стоял в конце, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. На нижних койках, вокруг стола из альениума, сидели остальные солдаты в чёрном. Они рассматривали голую проекцию ни то карты, ни то плана. Пилот с дредами скрежетал когтистым, чешуйчатым пальцем под светящимися линиями, мол: «Здесь, тут». Его голос звучал иначе, чем раньше: вибрирующий, грубоватый и двухтональный. Между собой они общались на другом языке.
В жизни я бы никогда не подумала, что озабочена внешним видом Пирата, но во сне искала его с конкретной целью — посмотреть, что под шлемом. Я оттолкнулась от пола и взмыла над столом, словно привидение, чтобы вцепиться пальцами в его чёрный шлем. Прицелы закружились и зажужжали, фокусируясь, но не находя меня, но шлем не поддавался, и стало обидно. Никак опять сонный паралич, когда пытаешься сделать что-то, но не можешь, будто сил не хватает и всё как через вату...
В ушах появился высокочастотный свист, словно рядом пронёсся вагон метро, а затем — шипение. Чёрные перчатки схватили мои руки и больно сжали, притягивая ближе к себе. Я использовала приём на случай кошмаров: представила, что очень сильно трясу головой.