Первый секретарь останавливает редактора, спрашивает:
— Вы читали фельетон до его опубликования?
— Читал и забраковал!
— Не понравился?
— Нет.
— Странно. А нам понравился.
— Вам?
— И мне, и членам бюро.
Вухин охнул.
Значит, вчера, решил он, обком получил новые указания по кукурузе. Зам Кесарев прослышал о них и сунул «Незабудки» в номер. А он, Вухин, не прослышал и оказался в дураках. Сказал «да», когда нужно было говорить «нет». Противопоставил свое мнение мнению первого секретаря.
В зале заседаний тишина. Члены бюро ждут, не скажет ли наш редактор еще что-нибудь, а он стоит и ловит открытым ртом воздух.
Так Прокопий Вухин, по кличке «День и ночь», сам решил свою судьбу. Правда, члены бюро пожалели его. Вместо того чтобы снять с должности редактора, как труса и перестраховщика, они написали в постановлении: «Освободить в связи с переходом на другую работу»,
Не успел Владимир Бабушкин кончить рассказ, как вверх поднялась чья-то рука.
— Прошу слова.
— А вы о чем собираетесь говорить? — спросила Вал. Одинцова.
— О том же. О редакторах и фельетонистах.
— А не хватит ли? Два вечера говорили мы на эту тему и установили: хорошо, когда фельетоны пишутся человеком талантливым и добросовестным. И плохо, когда перо оказывается в легкомысленных руках. И еще мы установили: хорошо, когда редакцию, в которой работает талантливый, добросовестный фельетонист, возглавляет талантливый, добросовестный редактор. Разговор у нас был полезный, поучительный, но все больше по поводу фельетонов. А не пришло ли время изменить тему наших рассказов? Говорить не по поводу, а о самом фельетоне? Его силе…
— Вызов принимается! — крикнул Андр. Кикин. — У меня есть свежий пример на эту тему. Если позволите…
Но тут к столу подошел директор кафе, и мы поняли, что буфетчицам и подавальщицам пора домой.
— До завтра, — сказал Андр. Кикин.
— До завтра.
А завтра, после утренних занятий, когда мы, отобедав, снова сдвинули столы, Андр. Кикин начал свой рассказ так:
ДЕРЕВЯННОЕ СЕРДЦЕ
Жил-был человек. У него умерла жена, и остался он вдвоем с дочерью. Вскоре человек женился второй раз на самой сердитой женщине села. С первых же дней мачеха стала обижать девушку. Она заставляла ее делать черную, тяжелую работу, кормила впроголодь, одевала в ветошь.
Так начиналась старая сказка про Золушку и злую мачеху, так, собственно, и повторилась вся эта история в жизни Валентина Мраморова. Уже на следующий день после свадьбы мачеха не позвала Валентина обедать за общий стол, а посадила есть одного на кухне.
Отец недовольно засопел, но так как он не хотел начинать ссорой жизнь с новой супругой, то смолчал. Два дня мачеха кормила пасынка на кухне, а потом дала ему в руки две сырые картофелины и сказала:
— Вари себе обед сам. У меня от кастрюль пальцы грубеют.
Владимир Саввич снова засопел и снова смолчал.
«Вот кончится этот глупый медовый месяц, — утешал себя отец, — тогда я наведу порядок в доме».
Подошел к концу и медовый месяц, но порядки в доме наводились по-прежнему не отцом, а мачехой. Вздумала как-то Вера Васильевна купить сервант. А старый буфет она приказала мужу поставить на место койки Валентина.
— А где будет спать Валентин?
— Разве я не сказала? Валентина нам придется выселить! Я не говорю — выселить сейчас же, но через неделю ты должен будешь увести мальчишку из нашего дома.
В старых сказках безвольный папа отвозил родных детей по приказанию мачехи в лес на съедение волкам. Вера Васильевна была добрее. Она предложила послать Валентина куда-то на Алтай к дальним родственникам.
Валентин учился хорошо. Школу бросать не захотел.
— Получу на будущий год аттестат зрелости, тогда уеду сам.
— Ах, так! — сказала Вера Васильевна и начала войну.
Для начала мачеха отобрала у Валентина матрац и простыни. Отец смолчал и на этот раз. Чтобы не сердить Веру Васильевну, Владимир Саввич почти совсем не разговаривал с сыном. Просунет утром под дверь на прокорм Валентину бумажный рубль, и то молча.
Мачеха пользовалась всяким случаем, чтобы досадить парню. Он возьмет в руки книгу, а она тут же выключит свет. Он начинает готовить уроки утром, а Вера Васильевна садится за рояль петь вокализы. Устанет петь, включит мотор пылесоса.
В ночь перед выпускным экзаменом Вера Васильевна устроила Валентину очередной скандал. Порвала его записи, конспекты, кинула ему в голову цветочную вазу и выгнала в майке и трусах из дома.
Этот случай так взволновал школьников, что они пришли к нам в редакцию. И вот два Владика, два представителя десятого класса, Владик Рассовский и Владик Барабанов, сидят по ту сторону моего стола и горячо рассказывают о злой судьбе своего товарища, его мачехе и его отце Владимире Саввиче.
— А вы видели этого отца?
— Видели, но не разговаривали.
— Почему?
— Смысла нет! — сказал один из Владиков. — Если бы Владимир Саввич был не тряпкой, мы бы поговорили с ним.
— Вы знаете, что сказал Владимир Саввич своему сыну? — вступил в разговор второй Владик. — Отец сказал: «Ты не должен осуждать Веру Васильевну. Ты должен, как комсомолец, перевоспитать ее, сделать из злой женщины добрую советскую мачеху».
Владик Рассовский, горько улыбнулся и сказал:
— Эту женщину трудно сделать доброй. У нее деревянное сердце.
— Про нее хорошо бы написать фельетон в газете, — добавил Владик Барабанов. — Только у нашей комсомольской группы просьба к редакции: печатайте фельетон не сейчас, а после двадцать пятого.
— Почему?
— В школе идут экзамены, и комсомольцы не хотели бы в эти дни волновать Валентина.
Настает двадцать пятое. Валентин Мраморов, благополучно сдав выпускные экзамены, получает аттестат зрелости. Я пишу фельетон.
В нашей газете есть правило: после каждого фельетона сообщать читателям о принятых мерах. Если газета писала о взяточнике, казнокраде, то сколько лет он получил по суду. Если о волокитчике, бракоделе — снят ли он с работы или только снижен по должности. Беда Владимира Саввича была в его слабоволии. За это людей под суд не отдают, с работы не снимают.
Местный профсоюзный комитет с удовольствием развел бы Владимира Саввича с его новой супругой, но бракоразводными делами наши месткомы не занимаются. Единственное, что мог сделать местком, это вынести члену профсоюза В. С. Мраморову выговор за «непринятие своевременных мер для укрощения злого нрава мачехи».
Мы опубликовали решение месткома в газете под заголовком «По следам наших выступлений».
Но кроме мер официальных по многим фельетонам принимаются «меры» неофициальные, о которых мы не только не пишем в газете, но часто даже не знаем. Так случилось и в этот раз.
В доме Мраморовых шел ремонт. Маляры — тетя Зина и две женщины помоложе — Катя и Аня — сгрудили мебель со всей квартиры в одну комнату. В остальных они сорвали со стен обои, прокупоросили потолки, кухню, коридоры.
Грязь в квартире стояла по щиколотку. И вот наконец наступил день, когда, окончив побелку, маляры должны были приняться за оклейку стен. Идя на работу, тетя Зина с подругами останавливается у щита со свежей газетой. На глаза малярам попадается фельетон «Деревянное сердце». Женщины читают, переживают несчастье, свалившееся на голову бедного Валентина, возмущаются поведением мачехи, и вдруг тетю Зину осеняет:
— Он — Владимир Саввич, она — Вера Васильевна! Постойте, постойте, а это не те ли Мраморовы, у которых мы работаем?
Три женщины-маляра подходят к дому № 20. Звонят в квартиру № 67. Вера Васильевна открывает дверь, говорит: «Здравствуйте», а маляры не отвечают. Собирают ведра, кисти и — на улицу. Вера Васильевна кричит: