— Пав. Крохалев… Пав. Крохалев… Помню и другой ваш фельетон — «Филичёвый табак». Он тоже тянул только на тройку.
Не знаю, на сколько тянул «Филичёвый табак», только писал этот фельетон не я, а Д. Заславский. Но я и на этот раз не стал поправлять Милисандрова. Зачем? Все было ясно и так. Десять минут назад Милисандров думал напоказ, теперь говорил напоказ. Я понимал, что такие спектакли разыгрывались в этом кабинете не впервой. Впрочем, у худрука театра драмы был в дефиците не только хороший вкус, ему недоставало и простой воспитанности. Мы с Елисапетовым пробыли в его кабинете больше получаса, и все это время худрук сидел, а мы стояли.
Мне тридцать три года. Ноги у меня молодые, крепкие. А вот Елисапетову давно за пятьдесят. Я пришел, ушел и больше, бог даст, никогда не встречу Виктора Викторовича. А Август Леонидович Елисапетов — не случайный посетитель. Он товарищ Милисандрова по работе, коллега. Правда, не народный артист, не худрук. В большой театральной семье администратор считается младшим братом худрука. Но младший и старший связаны одной веревочкой. Старший ставит спектакли, младший обеспечивает их зрителями. Худрук Милисандров, нужно отдать ему справедливость, плохих спектаклей ставит значительно больше, чем хороших, а Август Леонидович должен зазывать народ и на плохие. Дело это нелегкое, а в ответ ни уважения, ни благодарности.
Младшему брату понадобилась помощь старшего. Зачем — неизвестно. Младший попросил старшего сказать два слова в его защиту. Старший вместо двух сказал двести два и все не о том.
— Виктор Викторович, — чуть не плачет администратор, — вы же вчера обещали…
— Правильно, — снисходит наконец Виктор Викторович, — я что-то обещал. Только напомните, что именно?
— Поговорить с корреспондентом.
— Напомните, о чем?
— Про выигрышный билет.
— Ах да. О месте счастливого случая в жизни советского человека? Вы хотите знать мое мнение? Может ли быть такой случай? И да, и нет.
— Как нет? Почему нет? — взорвался Елисапетов. — Я выиграл «Москвич» или не выиграл?
— Резервирую за собой право высказаться по этому вопросу позднее, — говорит худрук. — А сейчас, простите, некогда. Сегодня у нас праздник. Сотый спектакль. Публика будет аплодировать, требовать меня на сцену. И я должен выйти, поклониться.
Худрук говорит это уже не сидя, а стоя. И хотя был худрук ростом на голову ниже меня и Елисапетова, проходя мимо, он все же умудрился посмотреть на нас обоих сверху вниз. Как это удалось ему, не знаю, но мне стало чертовски обидно, и я не захотел ждать более позднего времени, чтобы еще раз встретиться с Милисандровым.
— Куда? — заволновался Елисапетов. — Он не сказал вам главного.
— Главное я уже видел. Благодарю.
— Милисандров — человек уважаемый, солидный. На него только иногда что-то находит.
— С меня хватит.
Внизу у выхода Елисапетов нагоняет меня.
— А что, если я уговорю кого-нибудь позвонить вам завтра, подтвердить мои слова по телефону?
— Не нужно, я верю вам.
— Не смейтесь. Кто я такой, чтобы мне верить. Винтик. Ширпотреб. А вам позвонит лицо значительное.
— Мне не нужно подтверждений лица значительного, — вторично и как можно строже говорю я.
Но строгость не помогла.
Елисапетов уговорил позвонить в редакцию председателя месткома.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте.
— Говорят, вы написали фельетон про нашего сотрудника.
— Я не писал фельетон про вашего сотрудника.
— Значит, собираетесь писать?
— И не собираюсь.
— Елисапетов честный человек.
— Может быть.
— Это подтверждается хорошей службой и его распорядительностью, во всех случаях достойными быть отмеченными, особенно при распространении билетов на трудно идущие пьесы современной тематики. Там, где другие администраторы могут заполнить зрительный зал на сорок пять процентов, Елисапетов заполняет на восемьдесят и больше. Только в этом году руководство дважды премировало Елисапетова ценными подарками. В первый раз на сумму пять рублей сорок копеек и во второй — на сумму шесть рублей. Пожалуйста, не пишите фельетона про Елисапетова.
— Хорошо, не буду.
Я сказал и повесил трубку. А через час новый звонок:
— Редакция?
— Редакция.
— С вами говорит Бахрамов.
— Какой Бахрамов?
— Я говорю по уполномочию трех старших администраторов и двух кассирш. Мы все самовидцы…
— Как это понимать?
— Мы сами видели билет, на который Елисапетов выиграл автомашину «Москвич». Могу назвать точно день, месяц…
— Не нужно.
Вслед за Бахрамовым позвонил дирижер оркестра народных инструментов Голубкин, потом зубной врач Васильева-Какабадзе…
Елисапетов поднял на ноги чуть ли не весь город, и самовидцы звонили, писали:
«Я, профессор Ракобронхов И. В., руководитель кафедры сопромата, заслуженный деятель науки, доктор технических наук, имеющий приоритет в области безэлектродной сварки металлов, автор двух учебников для студентов третьих и четвертых курсов авиаинститутов, член райисполкома последнего созыва, награжденный правительством орденом «Знак Почета» и двумя медалями, удостоверяю, что Елисапетов А. Л. действительно показывал мне билет денежно-вещевой лотереи серии шестнадцать тысяч шестьсот шестьдесят два, номер ноль девяносто один, на который пал выигрыш «Москвич-407».
При показе счастливого билета присутствовали: моя жена Ракобронхова К. Т. и два моих сына от первого брака — Ракобронхов О. И. и Ракобронхов И. И.»
Начальник ЖЭКа № 12 вместо письма прислал характеристику:
«Елисапетов Август Леонидович. 56 лет. Беспартийный. Задолженности по квартплате нет. Дисциплинирован. Пьет, но общественность об этом не знает.
Выдана для посылки в редакцию на предмет ненаписания фельетона».
Получили мы небольшую записку и от Вана Клиберна, написанную им не в тот приезд и еще не в тот, когда… а в этот.
Обращаюсь по совету моих друзей-музыкантов к Вам — моему другу, с которым я, к сожалению, незнаком, с просьбой отнестись благожелательно к словам моего друга Елисапетова, с которым я тоже не имею чести быть знакомым, но в честность и добрые намерения которого хочу верить.
К моей просьбе присоединяют свои голоса первая скрипка и вся группа деревянных инструментов оркестра, которые лично видели выигрышный билет, принесший такое большое счастье моему незнакомому другу.
Заранее благодарен.
Остаюсь всегда Ваш — Ван Клиберн».
Среди ходатаев оказался один демагог. Он пришел в редакцию с портативным магнитофоном через плечо, протянул к моим губам микрофон и спросил:
— Вы не верите в то, что А. Л. Елисапетов выиграл автомашину?
— Я не говорил этого.
— Может быть, вы вообще не верите, что на билеты денежно-вещевой лотереи можно выиграть что-либо ценное?
— Я не говорил и этого.
— По-вашему, Министерство финансов просто-напросто морочит голову трудящимся, когда печатает в газетах таблицы выигрышей?
Человек с магнитофоном надоел мне, я взял его под локоть, проводил до выходной двери, а сам направился к председателю месткома Центральной театральной кассы,
— Оградите. Ваш Елисапетов замучил меня.
— Вы давно видели Августа Леонидовича?
— Дней пять назад.
Предместкома поднял телефонную трубку.
— Август Леонидович, зайди.
Август Леонидович зашел, и я с трудом узнал его. За пять дней он постарел лет на пять. Худой, седой. Полное, круглое лицо обмякло, пожелтело, и только бусинки на этом лице с прежней силой смотрели на вас зло, неприязненно.
— Не посылайте больше людей в редакцию, — сказал предместкома.
Бусинки ввинтились в меня.
— Понимаю. Чем больше свидетелей, тем меньше веры мне.