В 398-м дивизионе характер моих солдатских обязанностей резко изменился. И не в сторону облегчения. Как я уже отметил, ранее, в 123-й телеграфно-эксплуатационной роте, приходилось в основном дежурить на стационарном промежуточном пункте связи. Теперь же нужно было выполнять обязанности полевого телефониста: вместе с сослуживцами прокладывать проводную связь на расстояниях от нескольких сот метров до пяти километров и более. Для этого нужно было тащить катушки с кабелем. Каждая из них весом по 16-20 кг. Две катушки в перевязи на плече, третья - в руке. Вдобавок к тому карабин или автомат за спиной. При размотке катушка поскрипывает, и я улавливаю в этом скрипе как бы утешающий "голос": "Скоро вся, скоро вся, скоро вся", а мне кажется, что конца этому не будет.
Изнемогаю от тяжести, обливаюсь потом, но продвигаюсь вперед к заданному месту. Размотал одну катушку, присоединил к концу провода провод от другой катушки и снова вперед. Утешает то, что груз с каждой сотней метров ощутимо уменьшается. Хуже, когда приходится снимать связь, переносить ее в другое место: в таких случаях нагрузка, наоборот, возрастает.
Проложить кабельную линию - это лишь начало. Надо затем обеспечить, чтобы телефонная связь работала бесперебойно, как живой нерв в сложном воинском организме. Штаб дивизиона должен быть связан со штабом или командным пунктом полка, со штабом или командным пунктом той воинской части, которую поддерживает дивизион, с огневыми позициями своих собственных взводов, батарей. Нужна связь с наблюдательным пунктом разведчиков.
Когда армия, в том числе и наш полк, не наступает, то установленная система связи более или менее стабильна. Телефонист сидит на дежурстве либо при штабе, либо на промежуточном контрольном пункте - в каком-либо укрытии (в землянке, блиндаже, окопе) или в открытом поле. Бдительно следит, действует ли линия. Используя позывные: "я - сокол", "я - черемуха", "я осень" и т. д., перекликается с другими пунктами связи. Но и в спокойной обстановке связь часто нарушается: например, при передвижении техники, особенно танков, при артиллерийском обстреле наших позиций противником и т. п. Следовательно, нужно быстро найти и устранить повреждение. Этот вид солдатской работы был для меня особенно мучительным.
Устранить повреждение сравнительно просто, если кабель проложен по земле и разрыв ищешь при дневном свете. Бежишь по линии, провод скользит в полусжатом кулаке - разрыв найден. Ищешь другой конец разорванного провода и соединяешь. Подключаешь телефонный аппарат, вызываешь телефонистов с ближайших противоположных пунктов и удостоверяешься, что связь есть.
Другое дело, когда кабель проложен поверху, поднят над землей на 3-4 метра, держится на кустарнике, сучьях деревьев, шестах и т. п. В сумерках, в ночной темноте я, при моем слабом зрении, не мог разглядеть кабель, сбивался с маршрута и, естественно, попадал в сложную ситуацию. А однажды, уже в Восточной Пруссии, в лесисто-болотистой местности настолько отклонился от телефонной линии, что заблудится и едва не попал в руки какой-то группы немцев, так как сплошной линии разграничения между нашими и немецкими частями не было.
Очень тяжело приходилось обеспечивать бесперебойную связь зимой 1943-1944 годов, когда наш полк находился на левом берегу Днепра в районе города Никополя. Здесь немцы удерживали довольно большой участок на левобережье, так называемый Никопольский плацдарм. Погода была теплая, земля не замерзла, выпадали дожди. Танки, автомашины и прочие транспортные средства интенсивно перемещались с места на место и рвали, наматывали на гусеницы и колеса десятки и сотни метров телефонного кабеля. Определив разрыв, очень трудно было найти и соединить концы порванных проводов. Ночью буквально ползаешь в густой, липкой ледяной грязи и в путанице проводов, проложенных связистами других воинских частей, ищешь свой провод. Бывает, что найдешь один конец провода, но в кромешной тьме потеряешь другой конец. И снова надо ползать и искать. Помучившись несколько раз, я, наконец, догадался обозначать место обрыва белым лоскутом или листом белой бумаги, прикрепленным к воткнутой в землю палочке. А затем уже искал другой конец оборванного провода. Возвращался на пункт связи после устранения повреждения с ног до головы облепленный грязью - страшнее черта.
Так что служба в Красной Армии, участие в боевых действиях у меня ассоциируется не только со страхом быть убитым или раненым, но и с тяжелым, прямо-таки изматывающим физическим трудом. Нас, связистов, постоянно привлекали и к работам, не связанным непосредственно со связью,- к рытью капониров под боевые машины, строительству блиндажей, мощению труднопроходимых участков дорог и т. п. Помнится, на 2-м Белорусском фронте в июле 1944 года застряли в грязи две "катюши". Десятка полтора солдат, в том числе и мы, связисты, помогали их вытаскивать. Тут же по какому-то случаю оказался и командир полка полковник Бабич - коренастый, невысокого роста красавец. Давал указания, как вытаскивать машины, уж заряженные снарядами-ракетами. Помогая тянуть трос, я запутался в полах своей шинели, оступился и плюхнулся плашмя в жидкую грязь. Раздался дружный хохот. Полковник тоже добродушно рассмеялся и, вплетая нецензурную брань, воскликнул: "Ах, мать твою! Ну и Васька Теркин!" В то время поэма А. Твардовского "Василий Теркин" уже печаталась во фронтовых газетах, и об этом литературном герое многие знали. Читал и я. И потому ни тогда и ни сейчас не понимаю, почему командир назвал меня Теркиным - человеком смелым, ловким, тогда как я выглядел в тот миг мокрой курицей. Но на удивление прозвище закрепилось за мной, и особенно любил им пользоваться помощник командира взвода. Бывало объявлял: "Теркин, твоя очередь в караул", "Теркин, помоги принести из каптерки продукты". Но поскольку это изрекалось с явным оттенком добродушия, то я не обижался.
Не могу не отметить еще несколько эпизодов из моей фронтовой службы, из жизни нашего 398-го дивизиона. Летом 1944 года после прорыва немецкой обороны войска 2-го Белорусского фронта развернули мощное наступление. Наш полк участвовал в освобождении Могилева, затем Минска, в ликвидации окруженной немецкой группировки северо-восточнее Минска, затем двинулся на территорию Польши. 398-й дивизион продвигался вместе с передовыми частями пехоты и дивизионом ствольной артиллерии по шоссе, миновал город Щучин и остановился для обеденной передышки возле какого-то полуразрушенного завода. Как будто ничто не предвещало грозы. Противник быстро отступал на запад. Штаб полка и два наших дивизиона находились на этой же дороге, примерно в 15 километрах сзади нас. Так что о тыле дивизиона можно было не беспокоиться. И вдруг в момент, когда личный состав дивизиона наспех подкреплялся, на него напали немцы, и именно с тыла, в восточной стороны. Что же произошло?