Все обстоятельства выяснились позднее. Оказалось, что в 12-15 километрах от нашего шоссе, параллельно ему, было другое асфальтированное шоссе. И по нему наши войска наступали, а немцы откатывались на запад. Поскольку синхронности в продвижении наших войск по этим двум параллельным шоссе не было, то наш дивизион вместе с поддерживаемой частью продвинулся значительно дальше на запад, чем наши соседи, наступавшие по параллельному северному шоссе. Но какая-то подвижная часть наших войск перерезала дорогу и загородила путь немцам, обрекая большую группу в несколько тысяч человек на уничтожение. В такой ситуации они и решили переброситься через лесной массив на наше, южное, шоссе, чтобы удирать на запад по нему. И вышли к нему как раз между нашим дивизионом и штабом полка с двумя другими дивизионами. Таким образом, немцы неожиданно оказались в тылу нашего дивизиона и с ходу открыли пулеметный и автоматный огонь. За считанные минуты мы потеряли около двух десятков солдат и командиров. Был ранен командир дивизиона майор Васильев, но из боя не вышел. Вместе с нами отбивались от врага солдаты и офицеры подразделений ствольной артиллерии и еще каких-то частей.
Мы были помехой на пути отступающих на запад немцев. Возникла парадоксальная ситуация: теперь отступавшие немцы остервенело наступали на нас, а мы, наступавшие, отступали, пятились на запад. У нас не хватило сил их сдерживать, и мы были вынуждены отвести боевые машины в сторону от шоссе. Тем более что использовать их в сумятице, когда все перемешалось, было невозможно. Шла уже рукопашная схватка, несколько боевых машин, свернув с шоссе, застряли в болоте. И чтобы они не попали в руки немцам, их сожгли и взорвали. В этом бою я остался жив, но потерял хорошего верного друга Эприкяна, армянина по национальности. Он совершил героический поступок: заслонил собою командира взвода связи, лейтенанта Аверкина, застрелил немца, подскочившего с пистолетом почти вплотную к комвзвода, но другой немец смертельно ранил Эприкяна.
Мы потеряли 90 процентов техники, но и немцам она не досталась. Как только наши части отошли от шоссе в сторону, немцы с такой быстротой рванули на запад, что не было возможности их догнать. А нам надо было после внезапной схватки с врагом прийти в себя, похоронить товарищей. Новой техникой нас снабдили быстро. Примерно дней через десять - двенадцать поступили новые реактивные минометы, установленные на импортных автошасси марки "Шевроле". Но погибших в огневой схватке нельзя было ни воскресить, ни заменить. Немцы понесли еще большие потери: тела убитых устилали шоссе и придорожный болотистый участок.
На Наревском плацдарме
Остановлюсь еще на двух драматических эпизодах, свидетелем и участником которых мне пришлось быть. Осенью 1944 года войска 2-го Белорусского фронта, форсировав в Польше реку Нарев, создали на ее северо-западном берегу плацдарм. Он так и назывался Наревский плацдарм. От него было рукой подать до польско-немецкой границы, до Восточной Пруссии. Немцы многократно пытались отбросить наши войска с плацдарма, но это им не удалось сделать. Линия соприкосновения с противником стабилизировалась вплоть до середины января 1945 года. Красная Армия готовилась к генеральному наступлению и перенесению войны непосредственно на территорию фашистской Германии. Уже после войны стало широко извест - но, что Генеральный штаб готовил нанесение удара на конец января, но по просьбе союзников, англо-американцев, которых немцы крепко потрепали на северо-западе Франции, в Арденнах, передвинул наступление на более ранний срок. 2-й Белорусский фронт начал наступление, как мне помнится, 12 января с мощнейшей артиллерийско-минометной и бомбовой подготовки, длившейся около двух часов. Стоял такой грохот, что не слышно было голоса рядом находившегося человека. Невозможно было разговаривать по телефону: я не слышал, что мне пытались передать по проводной связи, и меня никто не мог услышать и понять. Стоял сплошной гул, содрогалась земля. С большим трудом немецкая линия обороны была прорвана, мы стали медленно продвигаться вперед.
Но вскоре к немцам подошло подкрепление и они бросились в контратаку. На широком открытом пространстве в течение двух суток удача переходила от одних к другим. То немцы бежали от нас, то мы бежали от них. Устанавливать и свертывать связь приходилось под непрерывным огнем врага, без сна и отдыха. От усталости появилось какое-то отупение, полностью исчезло чувство опасности, страха. Все выполнялось механически. До сих пор не могу понять, как выдержало сердце.
В один из удачных для нашего дивизиона моментов я вместе с напарником установил телефонный аппарат в немецком (видать, офицерском) блиндаже, еще сохранявшем запах парфюмерии. Минут через двадцать кто-то из наших появился у верхнего люка и крикнул: "Немецкие танки рядом! Сматывайтесь!" Чтобы удостовериться, я выскочил наверх. Танк шел метрах в ста от меня. Я инстинктивно бросился в лес, но тут же вспомнил, что автомат и телефонный аппарат остались в блиндаже. Огромным усилием воли заставил себя повернуть обратно. Танк, чуть-чуть изменив направление, повернулся боком, и я увидел на его броне крест. Плохо помню, как я заскочил в блиндаж, как схватил автомат и телефонный аппарат, освободив клеммы от кабеля, как выскочил наружу и побежал догонять своих. Если бы я этого не сделал, то мое положение было бы весьма плачевным. Известно, что за проявленную в бою трусость, потерю оружия, снаряжения по головке не гладили.
Вступление на древнюю землю славян
После двухсуточной битвы немцы дрогнули и начали отступать. Затем их отступление превратилось в паническое бегство. Так, наседая на противника, мы вскоре вошли с южной стороны на территорию Восточной Пруссии. Сопротивление немцев усилилось, но долго удерживать позиции они не могли. В начале апреля 1945 года наши войска подошли к столице Восточной Пруссии Кенигсбергу - очень хорошо укрепленной военной крепости. Его окружали 12 мощных фортов.