— Я вот… Не могу понять… — вдруг подает голос главарь пиратов, до этого погруженный в свои мысли, и отпивает из стакана. — Почему эта сука покончила с собой?
Ваас пробегает нечитаемым взглядом по лицам окружающих, попутно доставая зубами сигарету.
— Мм, amigos?
Кажется, будто все шестерки Монтенегро в миг затаили дыхание. И только я словно по щелчку пальцев трезвею на несколько выпитых бокалов, внимательно посмотрев за Монтенегро — внутри зарождается неприятное чувство, а вместе с тем желание поддержать разговор, однако с целью не насладиться «приятной» беседой, а выговориться, избавиться от накопившегося гнева и эмоций.
Возможно, это алкоголь всего лишь навсего развязал мне язык…
А возможно, это рвутся наружу те заветные слова, что я годами умалчивала внутри себя…
— Я помню твою жену, мужик…
Взгляд брата на миг останавливается на Альберто, а затем возвращается к задумчивому созерцанию содержимого стакана.
— Это так на нее не похоже. Это не она, — уверенно кивает Ваас в подтверждение своим мыслям, шмыгнув носом и делая очередную затяжку.
— А чего ты ожидал от нее? — наконец за весь вечер подаю голос я.
Сразу же чувствую на себе затуманенные взгляды присутствующих. Всех, кроме Монтенегро, который, словно будучи нисколько не удивленным моему внезапному порыву, равнодушно выпускает сигаретный дым сквозь сомкнутые губы.
— Она давно потеряла надежду что-либо изменить…
— И чего же ей, по-твоему, не хватало, Альба? А? Чего же, hermanita?
— Свободы, — уверенно отвечаю я, откидываясь на подлокотник дивана и в упор смотря на мужчину напротив. — Свободы выбора, брат.
— У этой неблагодарной суки было все. Бабки, крыша над головой, гребаная семья, — отвечает Ваас, поворачивая ко мне голову, и я различаю знакомые нотки раздражения в его голосе.
— Нихрена подобного, Ваас. Она не виделась с семьей с того самого дня, как стала его женой. Он ей запретил.
Я бросаю ненавистный взгляд в сторону Альберто, который в это время молча допивает остатки своего коньяка, предпочитая не вмешиваться в разговор.
— Эта сука должна была довольствоваться тем, что всю жизнь прожила «за каменной стеной», о которой все бабы так мечтают.
— Она прожила всю жизнь с моральным уродом и подонком, — раздраженно цежу я в ответ, ловя в толпе нечитаемый взгляд Альберто.
— Это был ее чертов выбор, Альба, — повышает голос пират, разворачиваясь ко мне в полоборота и сжимая в руке сигарету.
— Нет, он просто запудрил ей мозги. Создал иллюзию того, что у нее был этот гребаный выбор. Но на деле его ни черта не было, — быстро проговариваю я, усаживаясь по-турецки.
— Зато она прекрасно знала, что он блять никогда не бросит ее, никогда. Ни при каких, мать его, обстоятельствах, — чуть ли не рычит Монтенегро, сжимая стакан в своих забинтованных пальцах.
— Он мучил ее каждый день. Бил, унижал, — рычу я в ответ, чувствуя приступ нарастающей агресси. — Ему становилось плевать абсолютно на все, когда требовалась очередная доза!
— Да нихуя, hermana! Эта сука была ему дороже даже этой гребаной наркоты!
— И поэтому она покончила с собой?! — нервно усмехаюсь я, наклоняясь в сторону Монтенегро. — Хватит! Спустя столько лет пусть этот ублюдок наконец признается хотя бы себе, что это он довел ее до такой жизни! — повышаю я голос, кивнув на нажравшегося в хламину Альберто, сидящего в стороне. — Они оба хотели свободы, эмоций, счастья… А стали бесполезными паразитами.
— Нет, они любили!..— так же возбужденно отвечает Ваас, но даже не успевает договорить.
— Только не она… — поспешно отвечаю я, судорожно замотав головой и прикусив дрожащую губу.
В груди что-то неприятно колет, а к горлу подступает ком — непривычное чувство за столько лет подавления в себе эмоций, выдающих нашу слабость. Дыхание спирает, а мой взгляд, полный немого отчаянья, обращается к брату.
Он все понял. Сразу же, стоило мне только поддержать тот чертов разговор…
Услышав мои последние слова, Ваас замолкает — на его лице вдруг появляется искренняя улыбка, не столько разочарованная, сколько печальная и… Сожалеющая. Он внимательно смотрит на меня несколько секунд, пока с его губ не слетает смешок, и пират не опускает глаза куда-то в пол, кивая самому себе и сильно сжимая опустошенный стакан в ладонях…
— Альба, будешь еще? — спрашивает одна из танцовщиц, с опаской косясь на Монтенегро и протягивая мне открытую бутылку вина.
В ответ я лишь еле мотаю головой, смотря сквозь пирата напротив. С усталым вздохом я отставляю пустой бокал и поднимаюсь с насиженного места. Мне нужен свежий воздух…
— Ты знаешь, hermana… Любовь, она… Несовершенна.
Я замираю на месте, услышав позади себя вкрадчивый голос Вааса — я оборачиваюсь к пирату, как только чувствую на затылке его пристальный, затуманенный взгляд.
— Любовь… И есть несовершенство.
— Если это твое определение любви, тогда понятно, почему мы столько лет гнием в этой дыре, — с нескрываемой злостью и иронией еле слышно отвечаю ему я.
И, чего я вполне ожидала, это оказалась последняя капля…
В следующую секунду стакан в руке Монтенегро вдребезги разбивается о стену напротив, а пират подрывается с места — в два шага он сокращает расстояние между нами и валит меня на диван, упираясь коленом где-то возле моего бедра, после чего я встречаюсь с его неадекватным взглядом.
— ДАВАЙ, HERMANA! СКАЖИ, ЧТО ЭТО Я ВИНОВАТ! СКАЖИ ЭТО! НУ! — в ярости кричит Ваас мне в лицо, смыкая пальцы на моем горле.
— Это… Ты… — из последних остатков воздуха цежу я, впиваясь ногтями в руки пирата и смотря в его безумные глаза с ответной ненавистью.
Договорить мне не удается. Несколько пиратов уже оказываются возле нас, но не спешат отталкивать Монтенегро — всего лишь бросают еле слышные комментарии о том, чтобы Ваас так не кипятился и оставил меня, дабы не пожалеть о возможных серьезных последствиях нашей ссоры.
«Трусливые псы.»
Сквозь подступающую темноту в глазах вижу, как кто-то из присутствующих с опаской бьет Вааса по плечу, после чего тот резко отпускает меня и с яростным вскриком быстро отходит в другую часть комнаты. Сквозь звон в ушах и плывущую перед глазами картинку я жадно глотаю воздух и наблюдаю нечеткие лица столпившихся вокруг меня людей — отовсюду слышу вопрос «Альба? Ты как?», но сотня их сливается в один, заставляя трещать голову по швам. Но нет даже сил попросить их всех заткнуться. Кое-как я приподнимаюсь на локтях, мельком замечая Вааса, нервно ходящего из стороны в сторону и потирающего переносицу.
— Брось, Ваас. Все на взводе, да…
Я слышу обрывок разговора, доносящийся из другого конца комнаты, и делаю очередную попытку сфокусировать взгляд на чем-либо. До меня не сразу доходит, когда окружившие меня девушки расступаются и передо мной предстают знакомые берцы — поднимаю глаза и встречаюсь с немного взволнованным взглядом главаря пиратов.
— Окей, я виноват, hermana, — тяжело дыша, равнодушно бросает он, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться с дивана.
С громким шлепком его ладонь отлетает обратно — преодолевая жуткую головную боль и тошноту, я сама поднимаюсь с дивана, вставая на ватные ноги. Впрочем, и сам Ваас перебрал сегодня лишнего, от чего нетвердо стоит на ногах. Он вновь ловит мой взгляд, после чего приглашающе разводит руки в стороны. Без какой-либо тени улыбки.
— Я не люблю обниматься, братец, — хмыкнув, бросаю я и обхожу Вааса, попутно задевая того плечом. Вышло случайно, но пусть думает иначе.