— А почему… — начинает Татьяна, и я запускаю время за барьером.
Это тоже тяжело описать. Я напрягаю мысль, словно бицепс — и вижу, как в листве срывается ветер. Птица взмахивает крыльями. «Белка» суетливо спускается по стволу, исчезает в осоке…
Татьяна делает то, что сделал бы кто угодно — пытается протянуть руку в жаркий солнечный день чужого мира. Ее пальцы натыкаются на барьер.
Холодная гладкая стена. Как невидимое стекло. Как полированная сталь.
Через барьер ветер пахнет прелой хвоей и подсохшими ягодами. Еще миг спустя — слышен мерный шум листвы и крики птиц. И мне хочется врезать по барьеру кулаком.
— Иди туда! — шепчу я. — Войди. Вот что я имел в виду.
У Татьяны кровь приливает к щекам. Она распластывает по барьеру ладони. Прижимается к нему телом. Я еще надеюсь. В конце концов — это ее первый раз…
— А что это за место? — спрашивает Татьяна, скребя барьер длинным отполированным ногтем.
— Не знаю, — говорю я. — Север того мира. Видишь, хвойные деревья? Кажется, они вроде лиственниц или пихт. Зимой с них опадает хвоя…
— Зиму ты тоже видел? — спрашивает Татьяна.
Я видел зиму, весну, лето, осень. Животных. Людей — только издалека. Я предполагаю, что неподалеку — нечто вроде поселка. Я предполагаю, что в этом мире водятся драконы — как-то промелькнула, на миг заслонив солнце, крылатая тень. Я видел ночами блуждающие огоньки, а днем — порхающих над цветами крохотных девочек со стрекозиными крылышками и отвратительными головами стрекоз. Люди показались мне монахами, показались мне солдатами — то, что я видел, показалось мне людьми, но я так и не смог рассмотреть подробно и отдал бы правую руку за возможность узнать, что там, за зеленой шелестящей массой листвы…
— Идти туда?
Я киваю.
Татьяна оглядывается. Ее взгляд светлеет.
— Господи, другой мир?! Неужели правда?!
Я снова киваю. Я слушаю.
И она кидается мне на шею, прижимается ко мне, как только что — к барьеру, жарко дышит в ухо — ее сердце колотится часто-часто, она шепчет:
— Господи, как я об этом мечтала!
Я — ее личный господь.
— Я им всем покажу, как надо, — шепчет Татьяна. — А у меня будет меч? Я там получу магические способности, да? Я там стану ведьмой? Или королевой? Ну что ты молчишь?!
— Ты сначала войди, — говорю я.
— Мне сначала надо переодеться…
«Бронелифчик, ваше высочество!»
Она целует меня с искренней страстью — она целует целый мир, целует свой триумф, возможности ведьмы-амазонки-богини. Ее язык отдает на вкус дынной жевательной резинкой.
Она целует личного бога. Он сейчас сделает все по ее слову. Апорт! Золотая рыбка будет у нее на посылках.
Она отпускает меня, выдергивает из пачки бумаги «Светокопия» листок, выщелкивает стержень из авторучки, торопливо рисует. Платье. Ее костюм для прогулок по другому миру.
Ее руки дрожат от восторга и спешки. Я слежу за ней; она отрывается от набросков, чтобы поцеловать меня. Ее трясет от жадности: она думает, что весь мир за барьером будет принадлежать ей.
Я слежу за ней, я тискаю ее, когда она очередной раз вжимает в меня свою грудь. Я мог бы сейчас сделать с ней что угодно, если бы что-нибудь такое хоть немного занимало меня в этот момент. Она отдалась бы за будущий мир у своих ног — авансом.
Но мира у ног не будет. Она даже не смотрит на лес за барьером, увлеченная мыслями о своем будущем величии — и я закрываю выход. Она не замечает, болтая о мечах, конях, арбалетах и «туфлях на шпильке», которым лично она нашла достойную замену. Об эльфах — где драконы, там и эльфы, правда? Девичьи мечты, девичьи мечты.
Самка богомола откусывает самцу голову, но он продолжает с ней совокупляться, будучи безголовым телом — и достигает оргазма, уже, фактически, умерев. Самка некоторых видов паука съедает самца целиком, оставляя только его гениталии внутри собственного тела. У некоторых паучих собирается внушительная коллекция. Самка человека, венец творения, обычно откусывает сразу и голову, и яйца. И самец человека слишком часто достигает гармонии уже, фактически, мертвым. Если речь вообще идет о какой-нибудь гармонии.
Потом она рыдает и лупит стену кулаком, а меня — открытой ладонью, наотмашь. И я даже не злюсь. Мне все равно. За попытку всем спасибо. Снова кончилось ничем.
Это была первая девочка. Потом была вторая, потом была третья, потом были еще — но каждая говорила: «Господи, как я об этом мечтала! Мне надо сначала переодеться».